Книга странных новых вещей - [22]

Он глубоко вздохнул, сосредоточиваясь на плотности воздуха по мере того, как воздух проникал в него. На вкус тот ничем не отличался от привычного воздуха. Он знал из инструкции СШИК, что состав его тот же самый — та же смесь азота и кислорода, которой он дышал всю жизнь. Но с чуть пониженным количеством углекислого газа и чуть повышенным количеством озона и с добавкой нескольких элементов, которых не было в земном воздухе. Инструкция не упоминала о влажности, хотя климат Оазиса описывался как «тропический», что, вероятно, и подразумевало влажность.

Что-то защекотало его левое ухо, и рефлекторно он смахнул это что-то. Что-то вязкое, как размоченные кукурузные хлопья или гниющий лист, проскользнуло меж его пальцев, прежде чем он смог сжать их и поднести добычу к глазам для исследования. Пальцы были покрыты липкой жидкостью. Кровь? Нет, не кровь, или если это кровь, то не его. Она была зеленой, как шпинат.

Он оглянулся на здание, которое только что покинул. Оно выглядело монументально-уродливым, как все, что не построено людьми религиозными или сумасшедшими эксцентриками. Единственной искупающей деталью было прозрачное окно кафетерия, освещенное, словно экран телевизора в темноте. И хотя Питер шел довольно долго, он все еще мог распознать барную стойку и полку с журналами и даже, как ему показалось, увидел азиата, все еще лежащего в кресле кулем. Издалека эти детали выглядели как разнородные предметы, помещенные в торговый автомат. Яркий ящичек, окруженный бескрайним морем необычного воздуха, а над ним триллионы миль мрака.

По правде говоря, он уже испытывал подобные чувства на планете, которая была его домом. Когда одолевала бессонница и он бродил по улицам убогих городов Британии в два-три часа ночи и вдруг оказывался в автобусном депо в Стокпорте, в переживающем не лучшие времена универмаге в Рединге или топча шелуху на рынке в Кэмдене задолго до рассвета — именно в эти часы, именно там его поражало, как незначителен человек со всеми невыносимыми страданиями его. Люди и обиталища их казались тонким слоем пыли на поверхности глобуса, как невидимые крапинки бактерий на апельсине, а тусклые огни мясных лавок и универмагов совершенно не замечали бесконечного пространства над ними. Если б они не светили Богу, всемогущий вакуум был бы непереносим, но раз Бог с тобой, тогда совсем другое дело.

Питер развернулся и пошел дальше. В нем теплилась надежда, что, если идти достаточно долго, бесформенный бетон аэропорта закончится и он ступит на землю Оазиса, настоящего Оазиса.

Его джинсовая куртка отяжелела из-за влажности, а фланелевая рубашка набрякла от пота. Джинсы смешно хлюпали при ходьбе, грубые хлопковые штанины цеплялись одна за другую. Пояс начал натирать, речушка пота побежала меж ягодиц. Он остановился подтянуть брюки и вытереть лицо.

Питер прижал пальцы к ушам, стараясь избавиться от приглушенного свиста, который, он полагал, исходит из носа. Но звук шел не изнутри. Воздух был полон шелеста. Бессловесный шепот, шорохи трепещущих листьев, хотя никакой растительности поблизости не было. Казалось, что воздушные потоки, подобно потокам водным, не могли двигаться беззвучно, но вспенивались и шипели, словно океанские волны.

Он не сомневался, что со временем привыкнет. Это же все равно что жить рядом с железной дорогой или, на самом деле, вблизи океана. Со временем свыкаешься и ничего не слышишь.

Он пошел дальше, сопротивляясь импульсу раздеться и отшвырнуть одежду, чтобы подобрать на обратном пути. Бетон и не думал кончаться. Что на самом деле замыслил СШИК со всем этим бетоном? Может, они планировали расширить корпуса, где акклиматизировались прибывающие, или построить сеть ресторанчиков или целый универмаг? Как намекали проспекты, Оазис в «самом ближайшем будущем» станет «процветающим обществом». Под этим СШИК подразумевал процветающее общество поселенцев, конечно. Местное население этого мира, процветая или загнивая, почти не упоминалось в публикациях СШИК, исключая тщательные уверения, что ничто не планировалось и не внедрялось без их полного и сознательного согласия. СШИК действовал «в сотрудничестве» с гражданами Оазиса — что бы под этим ни подразумевалось.

Питер определенно ждал встречи с ними. В конце концов, именно ради них он здесь.

Он вытащил фотоаппарат из кармана куртки. Во время подготовительного инструктажа его предупреждали, что использование фотокамер на Оазисе считается «непрактичным», но Питер все равно захватил его. «Непрактично» — что бы это значило? Была ли это скрытая угроза? Будет ли его фотоаппарат изъят властями каким-то образом? Ладно, чему быть, того не миновать. Сейчас Питеру хотелось сделать несколько снимков. Для Би. Когда он вернется к ней, всякое фото, которое он озаботится снять, будет дороже тысячи слов. Он поднял камеру и снял мрачный бетон, одинокие строения, свечение из кафетерия. Он даже попытался снять аквамариновое небо, но, быстро взглянув на цифровое изображение, убедился, что, кроме совершенно черного прямоугольника, там ничего не было.

Спрятав камеру, Питер пошел дальше. Как долго он шел? На часах его не было подсветки, как на электронных часах, у него были часы со стрелками — старомодные, отцовский подарок. Он прижал их к глазам, ища угол, чтобы поймать свет от ближайшего фонаря. Но самый близкий был по крайней мере в ста метрах от него.