Книга Рабиновичей - [45]
Я рассказал о том, что случилось вчера в школе. Психолог улыбнулся мне. Взял табурет и сел напротив. Заговорил со мной ласково и уверенно, как мог бы заговорить отец.
Он объяснил мне, что я — гомосексуалист, то есть предпочитаю мальчиков девочкам, и что это лишь одна из моих особенностей, как, например, светлые волосы или острый нос. Гомосексуализм, по его словам, — это нормальное явление, но общество его воспринимает плохо. Однажды я встречу мальчика, тоже гомосексуалиста, который мне понравится, и мы будем вместе, как мои мама с папой: двое мальчиков тоже могут быть парой.
Я не сделал ничего свинского.
Я нормальный, просто не такой, как все. Это то же самое, что быть евреем.
С тех пор я не раз спрашивал себя, знал ли мой дед, что этот психолог голубой. Вполне мог знать: для этого он был достаточно хитер и проницателен.
Я не застал великую эпоху гомосексуализма, 70-е — начало 80-х, когда все трахались со всеми. Понравилось бы мне это? Не знаю. Я всегда имел только одного партнера, любовью занимался обычно с презервативом. В моей жизни не было сложных историй и бурных страстей. Я никогда не влюблялся в гетеросексуала. Никогда не жил «семьей», но всегда на это надеялся — хотя бы для того, чтобы разделить квартплату и снять жилье попросторнее.
В общем, я старался быть самым обыкновенным гомосексуалистом. Быть незаметным, не бросаться в глаза — так я привык жить.
В силу семейной традиции я поступил в университет на информатику. Это было привычно, как столярное дело для сына краснодеревщика. Всего через несколько недель я понял, что у меня нет ни малейшего желания просидеть четыре года за компьютером. И переключился на романскую филологию.
Не в пример большинству студентов меня интересовала не литература, а ее исследование. Другие разочаровывались, обнаружив, что университет дает закоснелые и допотопные знания. Я же как раз любил закоснелость этих знаний и хранящую их университетскую допотопность, этот дискурс вокруг дискурса, зачастую бесполезный, но порой прекрасный — в общем, произведение искусства.
Ностальгию по информатике я сохранил. Я просматривал журналы, читал книги об искусственном разуме (очень в ту пору модном), составлял какие-то ненужные программки, только чтобы не потерять форму, учил основы компьютерных языков. В кампусе я часто встречал Макса.
В детстве мы постоянно были вместе, из-за этого то и дело ссорились и дрались; подростком я его терпеть не мог; но теперь, когда мы уже несколько лет жили порознь, видеть его время от времени было приятно.
Нас с Максом роднит чувство юмора, только я дилетант, а он юморист завзятый. Мы оба любим розыгрыши, безобидные шутки, потуги на игру слов. Часто в университете мы вели диалоги, громоздя нелепицу на нелепицу, чтобы сбить слушателей с толку.
Стоит Максу заговорить об информатике, он воодушевляется. У него в жилах течет не кровь, а поток буквенно-цифровой информации и алгоритмов. Макс высоченный, мускулистый, заплывший жирком. Когда он худеет на несколько килограммов, ему становится не по себе и он ест в три горла, пока снова их не наберет. Макс всегда чего-нибудь боится. Теперь он это умело скрывает, но в детстве постоянно падал, ушибался, визжал и ревел. По ночам он иногда просыпался с криком и больше не мог заснуть. Так и сидел в темноте, тараща глаза и прокручивая в уме свой кошмар, пока не начинало светать.
В дипломной работе я решил соединить две мои излюбленные дисциплины — информатику и литературную критику. Моей темой стала компьютерная поэзия, то есть применение компьютерных языков для написания стихов.
Я провел подробные исследования — без малейшего результата, кроме разве что нескольких робких попыток УЛИПО[15]. И тогда я сам придумал и поэтов, и их биографии, и фрагменты их стихов.
Особенно я горжусь Питером Кливеном, американцем-параноиком, служащим «Univac»[16], который в 60-е годы баловался сочинением прелестных стишков на коболе, непонятных без хорошего знания этого языка, но для посвященного — музыкальных и певучих, как верленовские. Хорошо позабавился я и со Свеном Рёградом, Борисом Кучеровым и Ари Берельсоном. А моим любимым псевдопоэтом был и остается Шаши Пун из Бомбея.
Не в пример прочим моим креатурам, Шаши Пун написал одно лишь произведение — но какое! Это длиннющая эротическая программа на паскале: если ее запустить, она превращалась в плачи двух влюбленных душ, которые ищут друг друга из воплощения в воплощение и не могут соединиться (древний санскритский сюжет). Эта программа вдобавок определяла различные человеческие и животные реинкарнации двумя параллельными списками: «…Я жирафа, ты вор / Я король, ты нищий / Я рыба, ты орел / Я червь, ты монах…» и т. д.
Я надеялся, что меня разоблачат. Хотел спровоцировать скандал. Но Бельгия есть Бельгия: на защиту пришел только мой научный руководитель со своим ассистентом; они пробежали мою работу глазами, ничего не поняв; выслушали мой доклад; задали два-три вежливо-глупых вопроса; поставили мне высший балл.
В пятнадцать лет я впервые узнал о болезни, то ли из газет, то ли от друзей. Этот недуг называли «раком голубых», потом появились официальные названия: ВИЧ, или СПИД. Мало-помалу болезнь приближалась ко мне, сначала слухами, которыми земля полнится, — такой-то заболел, такой-то подцепил, — потом последовали первые смерти: знакомые знакомых; люди, которых я видел только раз; друзья, все более близкие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.