Книга попугая - [102]
В то же мгновенье силы эмира возросли, мощь его увеличилась настолько, что змея показалась ему веревкой, более того — тонкой ниткой. Эмир схватил ее за хвост и так ударил оземь, что жизнь мгновенно покинула ее».
Выслушав этот удивительный рассказ и услыхав такие странные речи, Худжасте спросила: «О попугай, я выслушала твой первый завет и приняла его к сведению. Каков же твой второй завет?»
«Второй завет таков, — ответил попугай: — когда ты добьешься свидания и сближения с другом, будь самостоятельна, не иди путем подражания и не повторяй ничьих слов и дел. Не говори: тот человек сказал такое-то слово и это пошло ему на пользу, надо, мол, и мне сказать то же самое, или тот человек сделал такое-то дело и оно ему удалось, надо и мне сделать то же. Может статься, что ему это пойдет на пользу, а тебе во вред, ему принесет выгоду, а тебе — нет. Так тому цирюльнику, который старался подражать купцу, дело не принесло никакой выгоды и совершенно не удалось». — «А как это было?» — спросила Худжасте.
«Говорят, — отвечал попугай, — что в крайних пределах Хорезма[189]жил-был купец, владевший несметными богатствами. Звали его Абд ал-Малик. Он постоянно занимался тем, что зарабатывал деньги, но водился с учеными и законоведами. Как-то раз пришло ему в голову: „Я много торговал в крайних пределах мира, надо мне пуститься в страну „Кто творит благое дело, получает в десять раз больше“.
С таким намерением роздал он все свое имущество нищим, роздал все свое богатство неимущим, и у него даже не осталось чем разговеться. В ту же ночь он увидел во сне монаха и спросил его, кто он.
„Я образ твоего счастья, — ответил монах. — Так как ты роздал сегодня все свое имущество нищим и отдал все свое богатство неимущим, тебя нельзя покинуть. Завтра утром я приду к тебе в таком же облике, ты ударь меня по голове палкой, я упаду к твоим ногам и стану своим золотым отображением. Если ты отрежешь у меня какую-нибудь часть тела, тотчас же на том месте вырастет новая. Если отделишь от меня какой-нибудь член, на его месте тотчас же появится другой“».
«На другое утро, когда странствующий по ночам монах-месяц ушел в келью запада, а краснолицый отшельник-солнце повесил в воздухе свою молельню, пришел к Абд ал-Малику цирюльник, чтобы подправить ему усы. В это время появился монах. Абд ал-Малик встал, схватил его за бороду и ударил по голове палкой. Тот упал и превратился в свое золотое отображение.
Абд ал-Малик дал цирюльнику несколько дирхемов и велел скрывать эту тайну. Цирюльник же вообразил, что стоит только ударить монаха палкой по голове, как он тотчас же превратится в золото. Пошел он домой, устроил пиршество и пригласил в гости нескольких монахов. Когда гости покончили с едой, цирюльник взял тяжелую палку и принялся так колотить ею монахов по головам, что поразбивал им головы, заставил потечь ручьи крови. Монахи подняли крик, сбежался народ, цирюльника крепко связали и вместе с монахами повели к правителю города.
Тот спросил: „Почему ты бил этих несчастных и зачем поразбивал им головы?“ — „Я был в доме Абд ал-Малика, — отвечал цирюльник, — и к нему пришел какой-то монах. Абд ал-Малик взял палку, ударил монаха по голове, и тот сейчас же превратился в золото. Я и вообразил, что стоит только ударить монаха по голове палкой — и он тотчас же станет золотом. С таким вот намерением позвал я вечером к себе монахов и начал бить их по голове палкой, но они ни во что не превратились, а только получилась большая смута“.
Правитель призвал Абд ал-Малика и спросил: „Что говорит цирюльник?“ — „Это цирюльник моего квартала, — ответил купец. — Несколько дней тому назад его мысли помутились и разум его расстроился, теперь он целые дни бегает как безумный и говорит дикие речи. Если бы это было не так, то разве может разумный человек сделать то, что он натворил, разве может мудрец говорить такие глупости? Он нуждается в уходе и лечении, в лекарствах и снадобьях. Пусть его сведут к врачу или опытному лекарю, будет жалко, если пропадет такой цирюльник, погибнет такой парикмахер…“
Правитель согласился с Абд ал-Маликом, извинился перед монахами и велел вывести цирюльника».
Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью: «О хозяйка, не следует подражать ничьим словам и делам. Ты видела, как цирюльник подражал другим и не достиг своей цели, не добился осуществления желаний. Теперь вставай, иди к своему другу и помни о моих заветах!»
Худжасте хотела последовать его совету, но поднялся дневной шум, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…
Японская культура так же своеобразна, как и природа Японии, философской эстетике которой посвящены жизнь и быт японцев. И наиболее полно восточная философия отражена в сказочных жанрах. В сборник японских сказок «Счастливая соломинка» в переводе Веры Марковой вошли и героические сказки-легенды, и полные чудес сказки о фантастических существах, и бытовые шуточные сказки, а также сказки о животных. Особое место занимает самый любимый в народе жанр – философские и сатирические сказки-притчи.
Виратапарва (санскр. विराटपर्व, «Книга о Вирате») — четвёртая книга «Махабхараты», состоит из 1,8 тыс. двустиший (67 глав по критическому изданию в Пуне). «Виратапарва» повествует о событиях, которые произошли с Пандавами в течение тринадцатого года изгнания, прожитого ими под чужими личинами при дворе царя матсьев по имени Вирата.
В основу этого издания положен текст гигантского компендиума «Чжоу И Чжэ Чжун» («Анализ внутреннего содержания Чжоусских перемен»), составленный в начале XVII века великим китайским ученым Ли Гуанди. В его книгу вошли толкования из огромного количества трудов всех эпох и времен, в которых китайские ученые обращались к анализу текста «Книги перемен», лежащего в самой основе цивилизационной парадигмы китайского ума. «Книга Перемен» в течение тысячелетий являлась пособием по искусству мыслить, на котором оттачивали свой ум миллионы китайских мыслителей и деятелей, принимавших участие в управлении империей.
Книга сказок и историй 1001 ночи некогда поразила европейцев не меньше, чем разноцветье восточных тканей, мерцание стали беспощадных мусульманских клинков, таинственный блеск разноцветных арабских чаш.«1001 ночь» – сборник сказок на арабском языке, объединенных тем, что их рассказывала жестокому царю Шахрияру прекрасная Шахразада. Эти сказки не имеют известных авторов, они собирались в сборники различными компиляторами на протяжении веков, причем объединялись сказки самые различные – от нравоучительных, религиозных, волшебных, где героями выступают цари и везири, до бытовых, плутовских и даже сказок, где персонажи – животные.Книга выдержала множество изданий, переводов и публикаций на различных языках мира.В настоящем издании представлен восьмитомный перевод 1929–1938 годов непосредственно с арабского, сделанный Михаилом Салье под редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.
В сборнике «Небесная река» собраны и пересказаны в доступной форме мифы о сотворении мира, о первых японских богах и легендарных императорах. А также популярные в древней Японии легенды о сверхъестественном в стилях хёрай и кайдан, сказания и притчи. Сборник подобного содержания предлагается вниманию читателя впервые.
«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве.