Книга Песни Песней - [22]

Может показаться странным, что мы с самого начала рассматриваем страстную тоску девушки по своему возлюбленному, поскольку поцелуи, о которых она мечтает, больше соответствуют зрелой фазе развития взаимоотношений. Вначале можно было бы ожидать от нее поцелуя в щеку, который означает: «Да, я заинтересована, но давай не спешить и посмотрим, как все будет развиваться». Или после долгого периода осторожных хождений по кругу девушка может получить первый трепетный поцелуй в губы, после которого сразу поймет, что все отныне иначе, чем раньше. По мере усиления эмоций, возрастает и желание долгого страстного поцелуя (лобзания уст твоих), предвкушение не испытанных доселе физических ласк. Но это все предназначено для будущего.

В литературе за века существования человечества было высказано немало шуток о поцелуях. Начиная с Джонатана Свифта: «Господи! Интересно, что за дурак изобрел первый поцелуй?», до Энди Уорхола: «Двое целующихся всегда выглядят как рыбы».

Я полагаю, последний желал привлечь внимание к тому, что влюбленные как будто стремятся съесть друг друга, когда целуются. Но любая попытка рационально описать касание губ, несомненно, разрушит мистику поцелуя, поскольку поцелуй является не актом для анализа, а тем, в чем участвуют. Большинство из нас даже предпочтут не глазеть на пару, занятую долгими страстными поцелуями. Это было бы вторжением в частную жизнь людей. И только одинокий человек может получить от этого зрелища некоторое ущербное удовольствие.

Но в поцелуях, так же как и во многих других вещах, как только пробудился аппетит, требование становится все более настойчивым:

«Могу я напечатать один поцелуй на твоих губах?» —

спросил я.

И она кивком головы дала мне свое согласие;

Так что мы начали печатать и, я полагаю,

Мы выпустили их полное издание с приложениями[8].

Итак, наша девушка из Песни Песней тоскует о «страстных поцелуях»[9]. И она напоминает девушку, описанную в строчках Уильяма Брауне:

Побеждающий поцелуй она подарила,

долгий, податливыми губами[10].

Наши влюбленные в своем физическом контакте обнаружили то, о чем Альфред Теннеси сказал так:

Наши души устремились друг к другу

при прикосновении наших губ[11].

Союз их любви был скреплен печатью поцелуя, они отныне взаимно принадлежали друг к другу и осознание такой уверенности позволяло им чувствовать себя богами: «Дорогая Елена, сделай меня бессмертным своим поцелуем»[12].

Смуглая и прекрасная (1:4,5)

Дщери Иерусалимские!

черна я, но красива,

как шатры Кидарские,

как завесы Соломоновы.

5 Не смотрите на меня, что я смугла,

ибо солнце опалило меня:

сыновья матери моей разгневались на меня,

поставили меня стеречь виноградники, —

моего собственного виноградника я не стерегла.

Первый раз в Песни Песней девушка выражает свою неуверенность, страх и сомнения. Она неуверенна в реакции дочерей Иерусалима в отношении ее загорелой кожи. Она обеспокоена своими отношениями с братьями, которые гневаются на нее. Ее заботит ее внешность. Как может она принять себя, если ее не принимают друзья и родственники? Ее первые слова, возможно, сказаны строптивым тоном. Да, она смуглая, но при этом все равно прекрасная! Она осознает свою красоту, дикую, неухоженную, естественную, но она еще не уверена в отношении к ней дочерей Иерусалима. Ее смуглость, конечно, не связана с расовой пигментацией ее кожи. Она просто сильно загорелая и обветренная в результате своей работы на склонах холмов в виноградниках. Есть некоторая неопределенность во фразе «черна я, но красива». Означает ли эта фраза, что она отвечает на критические замечания городских девушек: «Да, я, возможно, смуглая, слишком загорелая, что не красиво в соответствии с вашими критериями красоты, но я уверена, что красива для самой себя и моего возлюбленного»? Или она говорит тем самым: «Моя красота именно и состоит в моей смуглости»? Другими словами, она прекрасна из–за своего загара, а не вопреки ему? Первому смыслу подходит перевод: «черна я и красива», второму: «черна я, но красива». Трудно решить, который из них лучше. Возможно, второй более подходящий. Она, возможно, осознает критическое отношение к себе городских девушек, которые смотрят свысока на тех, кто должен заниматься ручным трудом. Так что она, защищаясь, провозглашает свою красоту в пику тем, кто предпочитает более рафинированную красоту.

Идентичность дочерей Иерусалима неопределенна. Большинство комментаторов считают, что они — это гарем царя Соломона или представляют городскую элиту, придворных. В обоих случаях смуглость не рассматривалась бы как признак красоты. Смуглость и красота в этих кругах были несовместимы. Красота этих женщин была продуктом длительного воздействия косметики: «столько времени продолжались дни притиранья их: шесть месяцев мирровым маслом и шесть месяцев ароматами и другими притираньями женскими» (Есф. 2:12). Конечно, это вопрос личного предпочтения или традиции. Сегодня в Африке наиболее популярны косметические средства, осветляющие кожу. Европейцы склонны демонстрировать смуглую кожу как символ красоты и здоровья (неважно, является ли загар результатом отдыха на Ривьере или ультрафиолетовых ламп в парикмахерской за углом). Светлокожие люди предпочитают загореть, а темнокожие стать посветлее. Я думаю, что, возможно, это шутка нашего Создателя.