Книга перемен - [22]

Ему сразу не понравилось, что его везут в Луганск. Из двух вариантов этот был самый худший. В Донецке было полно российских фээсбэшников. Они не питали излишних сантиментов в отношении врага, но при этом были профессионалами, обученными искусству получать информацию от противника. По крайней мере, они бы предпочли разговор примитивной пытке.

А в Луганске публика была местная, менее образованная. Соответственно, показания в ЛНР предпочитали выбивать, а не получать. Били луганские боевики очень жестко, ломая и калеча пленных укров.

Через пару часов его довезли до Луганска. Всю дорогу боевики молчали. Он даже успел немного расслабиться, вздремнуть. И проснулся от резкого крика:

– А ну, вставай! Конечная!

Ему больно заломили руки за спину и потащили вверх по лестнице внутрь неизвестного здания. В помещении было много людей. Он постоянно натыкался головой на чьи-то животы, обвешанные военной амуницией.

– Куда прешь! Не видишь, что ли?

Он через ленту скотча не видел. Но людей, на которых он налетал, как шар на кегли, не интересовало, что прет он не по своей воле, а по воле дюжих молодцов, скрутивших ему руки.

– Давай вниз!

Это была команда, и он понял, что его ведут в подвал. Два лестничных пролета по одиннадцать ступенек. Совсем как в его старой школе, построенной в тридцать восьмом году, насколько помнил Рем. Значит, это бывшая школа, а если не школа, то какое-нибудь строение, имеющее официальное назначение. В Луганске, последнем реликтовом городе, не желавшем расставаться смеясь со своим советским прошлым, таких зданий полно.

– Стоять!

Его плотно поставили к шероховатой стене, пахнущей старой масляной краской. Загромыхал ключ в старом замке. Тяжело скрипнула дверь. Его втолкнули в комнату с затхлым воздухом. Снова звякнул металл замка, отрезая путь назад.

– Здесь пока посиди!

Сидеть было не на чем. Рем со связанными руками совершил тур по периметру комнаты и не обнаружил никакой мебели. Каморка оказалась не больше старого лифта. Он наткнулся на какие-то палки, свалил их, и они с грохотом упали ему под ноги. «Швабры, что ли?» – догадался Рем и понял, что находится в подсобке, где складывают свои инструменты уборщицы. А вслед за швабрами покатились и пластиковые бутылки. Тут же каморку заполнил едкий запах старой мочи, и Рем смекнул, что до него здесь кого-то уже держали и помещение уже не первый раз используют не по назначению. А вскоре его вывели на допрос. «На дознание», – как громко называли последующую процедуру его тюремщики.

Дознание началось с избиения. Били его по голове, не снимая скотча, да так сильно, что перед глазами стояли огненные круги. Избивавшие Рема люди после каждого удара кричали «Говори!», но было совершенно ясно, что даже после признания побои не прекратятся. Поэтому снайпер терпел и ждал. Часа через полтора его мучители устали, но в голове Рема больно гудело. Он решил, что похож на колокол, в который усердные звонари били, били, но потом утомились, а колокол продолжал вибрировать и гудеть. Ну что ж, пришло время что-то сказать.

– Что вам от меня надо? – выдавил он сквозь красную соленую субстанцию в носоглотке.

– Имя?! Фамилия?! Позывной?! С каким заданием отправили?!

Рем выплюнул сгусток крови.

– Твою мать! – услышал он и получил затрещину. – Ты смотри, куда плюешь!

Видно, плевок угодил в кого-то из дознавателей. Но пожелание было откровенным издевательством: на глазах у Рема по-прежнему была повязка из скотча.

– Говори!

Южнее Дебальцево стоял отряд российских морпехов. Их направили сюда из Мурманска. Рем получил задание присоединиться к добровольческому батальону, изучить обстановку и выдвинуться в тыл врага. Его целью должен был стать командир морпехов, этнический украинец, согласившийся за очень большие деньги повоевать на своей исторической родине. На время боевого выхода Рема обещали усилить двумя опытными спецназовцами, так что их группу можно было назвать снайперской тройкой. Но до этого не дошло. А теперь, когда стало ясно, что задание так и останется невыполненным, он знал, что рассказывать о нем не следует ни при каких обстоятельствах. Иначе изобьют до смерти. Лучше перетерпеть такую боль, помня о том, что, какой бы сильной она ни была, в случае признания она окажется смертельной.

Рем придумал себе имя и объяснил, что он обычный волонтер, который возит на фронт образцы стрелкового оружия. Иногда отдает его, а иногда продает военным по ценам ниже рыночных. Избиение прекратилось, и его отправили назад, в невыносимо тесную каморку. После мучений затхлый запах испражнений показался ему признаком спокойствия. Как говорится, в спокойной, дружеской атмосфере.

Но спокойствие длилось недолго. Тот, кто постарше и поумнее его дознавателей, выслушав результаты допроса, справедливо решил, что пленник врет, и приказал своим подручным бить захваченного человека до тех пор, пока он не расскажет всю правду о задании.

А Рем решил правду не говорить. Поэтому ему заводили руки за спину, связывали ремнем и подвешивали к потолку. Пока он кричал, его били по ребрам. В подвешенном состоянии держали недолго, но, впрочем, повторяли пытку несколько раз в день. Кроме того, его раздевали догола и клали на панцирную сетку, к которой подводили ток. В зависимости от того, насколько интенсивно он кричал, увеличивали силу тока, а когда замолкал от бессилия, меняли наказание на порку с водкой. Пруты, вымоченные в горячительном напитке, рассекали тонкую кожу до крови с первого удара и оставляли следы на спине, похожие на красные поля в тетрадке первоклассника.