Книга перемен - [20]

– У меня, молодой человек, теперь всегда осень. Вы это тоже однажды поймете. Но не скоро.

А она слушала, как журчала речь Бамбанга, и, слог за слогом, его слова превращались в образы и видения, постепенно заставлявшие работать ее воображение с новой силой. «Да что же это? – спрашивала она себя. – Неужели так действует обезболивающее?» Потом она поняла, что воображение начинает ее уводить по извилистой дорожке беспечного дорожного сна.

– Вы хотите вздремнуть? – Это были последние слова, которые она услышала от спутника.

– Да, немножко. Но, надеюсь, не до Куала-Лумпура. У нас с вами там пересадка. Вместе, правда?

Как он красиво улыбается!

Ей виделся огромный вулкан, извергавший лаву. Лава текла рекой, обходя стороной холм, на вершине которого сидел невозмутимый Будда из серого камня, а в его глазах из драгоценных камней плясали красные огоньки отраженного пламени. Она стояла возле Будды и заметила, что лава подходит к ее ногам. И тогда кто-то взял ее за руку. Она обернулась и увидела белозубую улыбку Бамбанга. Ее спутник не боялся лавы. Зато лава боялась его. Она превратилась в густой лес, через который им почему-то во что бы то ни стало нужно было прорваться. Из-за каждого дерева на них смотрели голодными глазами каннибалы. Они облизывались и корчили рожи, а Бамбанг все тащил ее за руку.

И вот лес перед ними расступился, и тогда она увидела сияющую пирамиду, на вершине которой стоял человек в походном сюртуке и с кремниевым ружьем в руке. «Ян Карстенс», – представился он так громогласно, что с пятикилометровой высоты его было слышно даже у подножия пирамиды. И каннибалы, услышав этот голос, перестали корчить свои страшные гримасы. Они вышли из леса. В руках у многих были диковинные фрукты, которые они клали к подножию пирамиды. «Не мне, – скомандовал Ян Карстенс, – а гостям!» О, а это еще кто? Рядом оказался старый знаток восточных традиций из заднего ряда, который весело проскрипел: «Ну вот, наконец-то принесли обед!»

Сквозь сон к ее сознанию пробился голос командира из динамика: «Дамы и господа! Мы летим на высоте тридцать три тысячи футов, это чуть больше девяти километров. Температура за бортом минус пятьдесят два градуса. Мы находимся в воздушном пространстве Украины. Сегодня семнадцатое июля две тысячи четырнадцатого года. Местное время шестнадцать часов двадцать минут».

* * *

Человек в зеленом камуфляже, глядя на круглый монитор внутри своей установки, видел не самолет, а светящуюся точку, беззвучно пересекавшую линии разметки на экране. Находясь за километры от «трех семерок», он не мог слышать, о чем говорят внутри самолета. Но даже если бы мог, то все равно ни слова бы не понял. А если бы и понял, то все равно не смог бы не выполнить приказ.

Рем как «Ремингтон»

Рем ослеп на исходе третьего дня своего плена. Не думал не гадал, что такое с ним может произойти. Ну, сломанные кости. Гематомы. Отказывающие почки. С этим всем можно свыкнуться и жить дальше. Но глаза! Это было для него главное. С потерей зрения смириться невозможно. Весь мир, рельефный, красочный, объемный, превращался в скучное черное пятно, оставляя возможность догадываться о происходящем вокруг лишь по звукам. С ними тоже произошла интересная трансформация. Они всегда имели смысл и значение. Шум двигателя проезжающей машины. Скрип открывающейся двери. Мощный фортепианный аккорд из соседского окна. Но, потеряв связь с изображением, осмысленные звуки превратились в какофонию. Так бывало в кино, в детстве, когда в кинопроекторе перегорала лампа и зрителям оставалось только, глядя на черный экран, слушать разговоры главных героев. Но в кинотеатре можно было посвистеть, покричать механику: «Сапожник!» – и тот, очнувшись от алкогольной дремоты, легко и непринужденно снова превращал радио в кинематограф. Сейчас возвратить изображение на экран жизни вряд ли получится. И он переживал вдвойне бессилие неизбежности. Ведь зрение – это его главный инструмент. Без зрения на войне он никто. Он же был снайпером. Причем великолепным.

Он не любил свое настоящее имя. И постарался отвыкнуть от него еще и по соображениям безопасности. Близких друзей у него не было. Коллеги по непростой работе называли его Рем. Это был его позывной. Он сам себя решил назвать так в честь снайперской винтовки с отличным прицелом, лежавшей в багажнике старенького минивэна. О, каким тонким и вместе с тем надежным инструментом смертоубийства был спрятанный в тайнике возле запаски «Ремингтон»! Он был словно продолжением руки и воли хозяина. Это не Рем стал сокращенным вариантом от слова «Ремингтон», это винтовка множила возможности снайпера, чтобы тот мог дотянуться до противника с расстояния тысячи метров. Оружие идеально слушалось хозяина и платило ему верной безотказностью на поле боя. Но иногда такой нужный и услужливый инструмент мог оказаться опасным для самого обладателя. Особенно когда противник на короткой дистанции. Когда лицом к лицу. И когда не оружие помогает выжить и победить, а правильно подобранные слова.

– Это что у тебя в чехле? – с нажимом спросил человек с помятым морщинистым лицом в канадском камуфляже. Автомат с трехцветным цевьем болтался у него на груди.