Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2 - [24]

Пауля хватало на все: он был активистом в уличной и студенческой коммунистических ячейках, участвовал в митингах и демонстрациях, распространял нелегальные газеты.

Это были занятия не для слабого. Еще при Веймарской республике полиция разгоняла в Берлине первомайскую демонстрацию. Были стрельба, баррикады. Крепко избили тогда и Пауля. Потом оштрафовали за распространение запрещенной газеты «Роте фане» («Красное знамя»). Дора и сама не робкого десятка, но уж Пауль-то лез во всякое пекло. Жизнь становилась все более опасной: к власти пришли фашисты.

Он ночевал у друзей — по очереди. Изредка появлялся в доме у Доры, где она жила со слепым отцом и матерью-учительницей. Они его не гнали, но он и сам не хотел подвергать их опасности. Однажды пришел, чтобы сказать: «Мне приказано покинуть Германию».

Дора (он звал ее Белочкой) решила последовать за другом.

Прага — Свердловск

Он доехал на поезде до границы, а потом перешел ее как турист. Дора догнала его в Праге. Здесь они впервые поселились вместе, но ненадолго. Пауль по линии Международной организации помощи борцам революции (МОПР) выехал в Советский Союз.

В Москве пробыл считанные дни. Сошлись на том, что Урал — самое подходящее место для химика и минералога. В Свердловске поступил научным сотрудником в институт УНИХИМ. Вскоре приехала Дора. Стала работать лаборантом в том же институте. Ему выдали паспорт на новую фамилию — Рикерт. Она тоже взяла эту фамилию.

Наверняка им жилось интересно: новые места (а они оба любили путешествовать), новые люди (и уральцы, и немало таких же, как они, иммигрантов из разных стран). Но давило на плечи тяжкое бремя слежки и недоверия. Поехали в отпуск на юг, под Одессу, хотели найти временный приют в немецком селе с милым названием, которое переводится на русский язык как Долина любви.

Но не для них оказалась эта благословенная долина. Последовал окрик: пограничная зона, подозрительным — выйти вон! А в секретном досье осело донесение бдительных агентов. Близился 1937 год.

Онеглаг, Севжелдорлаг

Пауля арестовали первым, клеили ярлык шпиона. Дора, как все жены, бегала, обивала пороги, носила передачи. Однажды даже столкнулась с мужем в коридоре. Он был рядом, но совсем недосягаем. В следующий раз они встретятся лишь через 11 лет. И он будет так же недосягаем…

Дали ему три года. Больше — не за что, а меньше нельзя: два с лишком он уже отсидел. «Закруглять срок» отправили на лесоповал.

Ярмарком — тюрьма НКВД

А Дора Рикерт? Вот строки из казенной анкеты: «На какой работе используется в лагере: уборщица. С работой справляется и замечаний не имеет». Но мы забежали вперед…

И у Пауля, и у Доры в протоколе ареста стоит непонятное для сегодняшнего дня название: дом Ярмаркома. С новой знакомой Татьяной Лауфер (она мне очень помогла в подготовке этой публикации) мы пришли в Банковский переулок и раскрыли книгу-альбом с фотографиями Екатеринбурга-Свердловска. Вот дом со срезанным фасадом. Вот угол другого дома с водосточной трубой. О, да это и есть Ярмарком! Ныне — Центр восстановительной хирургии и ортопедии, старые свердловчане по привычке зовут его институтом ВОСХИТО.

Здесь Пауль и Дора жили сначала в 19-й комнате, потом — в 54-й. Теперь нумерация изменилась, не раз перегородки то убирали, то ставили. В одну из комнат на втором этаже мы вошли. Профессор Дмитрий Иванович Глазырин был нашим проводником. Высокие потолки. Окно, расчерченное переплетами на мелкие прямоугольники. Длинный коридор. И в нем, и за дверями палат — искалеченные, страдающие люди.

…За ней пришли. Она спустилась по широкой мраморной лестнице. Машина рванулась вперед по тесному переулку. Дору было некому провожать. Некому справляться о ней, носить передачи.

«Разобрались» с ней быстро. Хватило одного допроса. «Согласны? — Не согласна. — Признаете? — Не признаю». Ее «показания» заняли в протоколе всего восемь строк. После чего ей объявили об окончании следствия. Конечно, шпионка и диверсантка. И завербовал ее здесь, в Свердловске, некто З. в 1933 г., то есть когда ее на Урале еще и в помине не было. Итак, десять лет лагерей!

Она потом удачно напишет в одном из многочисленных писем «в инстанции»: «Вот вся моя жизнь, которая и есть мое „дело“».

Локчимлаг — Морозково

Ей не хватало слов, чтобы выразить свое недоумение и возмущение таким поворотом судьбы. Да и у кого хватило бы?

«Я не могу понимать, за что мы арестованы и осуждены. Я не могу понимать, почему Советский Союз смотрит на честные, преданные коммунисты, которые сюда эмигрировали с горячей любовью за дело коммунизма и за Советский Союз, как на шпионы и предатели».

Как ни поднаторели на фальшивках тогдашние юристы, но «дело» Доры Рикерт, видимо, заставляло даже их чесать затылки: ну ровным же счетом ничего в нем нет, ни одного мало-мальского доказательства! Все, с кем в одной «обойме» упоминается имя, — на свободе, их «дела» прекращены. Один из военных юристов увидел основания для «ходатайства об отмене решения по делу Рикерт Д. Н. и освобождении ее от дальнейшего отбытия наказания». Но тут «инстанции» пожелали заглянуть в дело Пауля Рикерта — нет ли там чего против жены — и стали писать друг другу, чтобы это дело отыскать. А оно куда-то, как на грех, запропастилось! Ну, а коль нет — то и суда нет. И отправили дело Доры Рикерт в долгий ящик. И хоть поняли вершители судеб, что ни в чем она не виновата, провела Дора в северных лагерях еще без малого восемь лет!