Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.2 - [23]

из-под гитлеровского преследования в сталинские лагеря) Впервые опубликовано: Областная газета. 1994. 25 ноября

Мне довелось писать об интересном человеке, немецком политэмигранте Пауле Рикерте, о его драматически начавшейся, но счастливо сложившейся семейной жизни с красивой, доброй и чуткой женщиной по имени Надежда, с тремя их сыновьями. Пауля Эмильевича мне посчастливилось знать лично. Однажды он чуть не целый день показывал мне свою богатую минералогическую коллекцию, а попутно рассказывал о себе.

В гостеприимный дом Рикертов на одной из центральных улиц Нижнего Тагила меня привели любители минералов. Это был их «штаб», их мозговой центр. Своими чувствовали себя и поклонники классической музыки — здесь была богатейшая фонотека, собирались музыкальные вечера.

Столько сил, энергии, стремительности было в этом человеке, что, казалось, хватит их лет на сто. Но Пауль Эмильевич ушел из жизни рано, в шестьдесят с небольшим.

Инфаркт обрушился на него вдали от города, в полузаброшенной деревне, где Рикерты купили избу, прежде всего потому, что там в кварцевых жилах встречались интересные минералогические находки. Пауль Эмильевич изучал их, писал научную работу… Там его и похоронили. Так он просил. Позднее упокоилась рядом и Надежда Леонтьевна.

Надумав написать о Рикерте, я приехала в Тагил, разговаривала с его родными и друзьями. И в разговорах этих рядом с основными фигурами повествования как бы проступал какой-то неясный силуэт, образ, приблизиться к которому у моих собеседников почему-то не хватало решимости.

Позднее, когда очерк был напечатан, ко мне подошел мой коллега, нижнетагильский собкор «Уральского рабочего» Борис Кортин:

— Ты не знаешь, была у Рикерта жена до Надежды Леонтьевны?

— Догадываюсь, — ответила я.

И Борис рассказал, что в его детстве судьба забросила их семью в село Суксун Пермской области и там у матери, учительницы немецкого языка, была подруга Дора Рикерт, немка из Берлина, прекрасный человек с трагической судьбой.

Так неясный силуэт обрел имя. А потом, когда открылись архивы КГБ, образ облекся в плоть: суховатая, элегантная, спортивная стать угадывалась уже по лицу, что глядит с маленькой «документальной» фотографии. Но главное, что читалось в архивном деле — беда, трагедия: нелепое обвинение, десять лег северных лагерей, которые, в большинстве случаев, становились концом судьбы. Но эта судьба не оборвалась…

Новый ключик к ней я получила из рук сыновей Пауля Эмильевича: екатеринбургский телефон Татьяны Лауфер, дочери Марты Лауфер, старого друга всех Рикертов — и Пауля с семьей, и Доры. А потом ниточка потянулась в Большие Ключи к Манохиным, в Суксун к Злобиным и Некрасовой, в Кунгур к Мочалиным, в Екатеринбург к Гордеевым. И выстроилась Судьба. В ее картине есть, конечно, пробелы. И я не уверена, что все в ней верно прочитано при таком разбросе лет и пространств. Но пусть будет рассказано, как услышано. Профессор Берлинского университета имени Гумбольдта доктор наук Дора Ангрес написала книгу об отношении Луначарского к немецкой литературе. Но она вполне могла бы написать еще и энциклопедию выживания, взяв за основу те испытания, те нелегкие жизненные маршруты, которые ей самой довелось пройти.

Париж — Берлин

Было лето 1929 года. Париж, очаровательный Париж открывал им свои чудеса. Чудом было и то, что он и она, Пауль и Дора, встретившиеся в Париже, оказались не только земляками, но и однокашниками, студентами одного и того же, Берлинского, университета. Оба приехали во Францию совершенствоваться в языке и на Париж посмотреть, конечно. Пауля сопровождала мама, Иоганна Хальперн, что несколько сковывало его инициативу. И все же молодые люди успели встретиться на берегах Сены раз пять, не меньше. Что означало, видимо, что у этих встреч будет продолжение. Если бы им знать, каким оно будет! Вот только три эпизода…

Свердловск. Они бегут с работы наискосок через площадь 1905 года к гастроному на улице Вайнера, чтобы купить кое-что к вечернему чаю, который они будут пить в своем странном, полухолостяцком жилье с высокими потолками и казенной мебелью. Им хорошо. В выходные они махнут на скалы Чертова городища или куда-нибудь еще.

…Черный дым над высокими трубами. Черные избы окраин. Нижний Тагил. Сотни немцев в зоне вокруг глиняной ямы карьера. Советские немцы. Среди них Пауль…

Высокая женщина в черном бушлате и серых подшитых валенках сходит с поезда на маленьком уральском полустанке. Холодно: январь сорок восьмого года. И очень одиноко.

Нет, не знали берлинские студенты Дора и Пауль, что их ждет, не проступили в прозрачном парижском воздухе будущие пропасти на их пути. И пусть. Зачем портить парижский сиреневый туман черным тагильским дымом? Зачем заранее ставить рядом с поэтическим словом «Монмартр» страшное «Локчимлаг»?

Тогда, в юности, вернувшись в Берлин, они не расстались, но и не бросились играть свадьбу. В Германии, как известно, женщинам предписаны традициями три К: Kinder (дети), Küche (кухня), Kirche (церковь). У этих двоих были свои ориентиры: любовь, наука, борьба. Они верили, что люди труда, объединившись в международное братство, построят коммунизм на всей земле.