Книга осенних голосов - [13]

на кого я теперь похожа?

и во что я теперь не верю?

и неверие – почему?

поезда позади – и ладно.

все выходит мирно и складно

и, казалось бы, вроде верно

для приехавшей ни к кому.

поезда позади – теперь что?

очень странно на этой конечной:

здесь за временем гонятся люди,

и никто не питает иллюзий,

а на деле боится вслух

их признать – показаться чище,

в этом сказочном городе шлюх

и – с таким же доходом – нищих.

«я в порядке» – звучит как шутка.

мне, признаться, немного жутко

осознание промежутка

(в то же время – финала) в форме

металлических нервных колец.

но я рада. теперь я здесь,

в этом городе битых айфонов

и – значительно реже – сердец.

Письма для Гленды Елизавета Веселкова. г. Санкт-Петербург

От автора:

Мне 26 лет, я родилась в уральском городе Екатеринбурге. Окончила филологический факультет, а значит, не только не могла удержаться от соблазна бумагомарания, но была на него практически обречена. Окончив университет, неожиданно переехала в Питер. Признаюсь, что это удивляет меня до сих пор. Искать в написанном мною мой родной город бессмысленно – его там нет. Однако все чаще и чаще лучше всего пишется мне там, где я выросла. Может быть, это значит, что юность осталась позади. Питер – это моя влюбленность, которая не могла бы быть такой глубокой, если бы сквозь лицо города не просвечивали лица тех, кого я люблю; живущих в нем – близких и далеких.

Я часто посвящаю свои стихи. Для меня это – все равно что сделать подарок. Стихотворение может быть написано о ком-то совсем другом. Заставить меня захотеть посвятить вам стих очень просто – достаточно, к примеру, просто меня смутить. Или усмехнуться мне в ответ. Или сказать, что вы тоже любите этот фильм.

Если убрать эмоции – останутся детали. Я мало публиковалась. Я больше люблю общаться с музыкантами, чем с поэтами. Я знаю, что мои стихи больше нравятся женщинам, чем мужчинам. И я очень благодарна моей семье – никакой университет и никакой выбранный на карте город не помогли бы мне так, как она.

© Веселкова Е., 2015

«Полюс за полюсом, стих за стихом…»

Полюс за полюсом, стих за стихом.

Крошки сметая со скатерти пыльной,

День проскользнул – невесомый рассыльный,

Веруя в дружбу, стремясь за грехом.

День промелькнул, как любовник спеша

К женщине, сонно глядящей в пространство —

Не различая заснеженных станций,

Пеплом себе на колени кроша.

От Пенелопы до острова сна,

От арифметики – к синусу бреда.

Он подгоняет состав. Он приехал

В город, в котором почти не дышал.

Серый и знобкий, вокзальный рассвет

Он пронесет с собой прямо до дома.

Жизнь протекает – законами Ома,

Джоуля, Кельвина? Он не поэт.

Жизнь протекает – остывшей водой,

Сессией, квестом, ночным недосыпом.

Он что-то важное мимо просыпал

И, как обычно, прошляпил билет.

Выйди, пойди по пустой мостовой.

Пиво в ноябрьском заснеженном парке…

Год догорает, но как-то насмарку

И не всерьёз попрощавшись с тобой.

Год догорает. Домой, так домой.

… Женщина спит, занавесив окно,

Руку прижав к подлокотнику кресла.

И по-кошачьи нагретое место

Ей возвращает по кругу тепло.

«Из бабочки выходит серый волк…»

Из бабочки выходит серый волк.

Из девочки выходит чудо в перьях.

Рождественский и золотой глоток

Тайком от всех под праздничною елью.

Из девочки выходит – пустота,

Как карлик из планеты по соседству.

А мне искать исчезнувшую дверцу,

Стучать в ничто и помнить никуда.

Стучать… откроет дверь босой,

Худой, лохматый, джинсовый подонок.

Вот о таких и говорят – «ребенок,

Но, черт возьми, какой-то непростой!»

И будет новый дом, и новый хлам,

И новые привычки за обедом.

Тот, кто предаст, тебе протянет хлеба,

А женщина вина плеснет в стакан.

Ты станешь уксусом, полынью, лебедой,

Признаньем в соблазнительной измене,

Ты вытечешь на сжатые колени

С младенцем вместе вылитой водой.

Я что-то вам обоим напишу.

Я буду звать его на чай и даже

С ним как-нибудь за чаем согрешу,

Зачем не зная. Может быть, из блажи,

Из той убогой ревности навзрыд,

Что хочет хоть понять – ну в чем тут дело?

Что за секрет, что у тебя болит?

И что там я такого проглядела?

Так все исчезнет, ничего не будет.

И только в глубине ее зрачка

(Как бы на рыжем, полинявшем блюде)

Останется и музыка прелюдий,

И примиренье первого толчка.

«И пальцы были сном смешным…»

И пальцы были сном смешным,

Коротеньким, чуть-чуть усталым.

На них топорщились легко

Два перстня – вянущих кристалла.

Два умирающих цветка,

Два сна в оправе неумелой

Смотрели влажно и светло,

Нагревшись на хозяйском теле.

Как голубела бирюза,

Как черен был гранат горячий!

Как пахнет морем от руки,

Как солон рот того, кто плачет!

И как не вынырнуть назад

Из тишины прикосновений:

И страшен пагубный гранат

И раковин немое пенье.

А дальше, задавая ритм,

Выпрашивая полномочья,

Маячит нежный чей-то лик

И взгляда отвести не хочет.

Зеркальный мальчик – твой двойник —

Иль женщина с усталым взглядом

Прильнут к тебе: ни книг читать,

Ни обниматься с ними рядом

Нельзя: замучают зазря,

Лишат избранника рассудка,

Но в темный сад под взором их

И сладко выходить, и жутко.

И пляж пустой начнет манить,

И зелень зеркала дневная…

Они вошли – и стали жить,

Твои слова перенимая.

Так, в звоне летнего житья

Сроднишься с ними: кожа к коже.

И лопнет вдруг металл оправ,