Книга о Боге - [255]
Закончив говорить, госпожа Родительница удалилась. Я вернулся в гостиную и долго сидел там один, обдумывая все, что произошло за день. Во-первых, мне позволили самому взглянуть на Истинный мир. Во-вторых, очевидно, узнав об этом, меня навестила госпожа Родительница и весьма обстоятельно разъяснила мне, в чем суть духовного совершенствования. При этом она нарочно привела с собой мою жену, но я не смог еще этого ощутить… Отчетливо осознав, что это был день, чрезвычайно важный для моего будущего, я внутренне подобрался. Тут пришла дочь и, глубоко вздохнув, проговорила:
— Она сказала, что мама довольна… У меня сразу стало легче на сердце…
Оглядываясь назад, я вижу, что не менее важным для меня было и 20 декабря, тот день, когда ко мне пришли супруги Кодайра и мы вместе слушали госпожу Родительницу.
Я уже вскользь упоминал о том, что тогда сказала мне госпожа Родительница. Автором книг «Улыбка Бога» и «Милосердие Бога», которые, как я полагал, писались мною под диктовку Бога и стоили мне стольких мучений, равно как и автором последней книги «Замысел Бога», одиннадцать глав которой уже готовы, является вовсе не Бог, а я сам. Исходя из этого, последнюю, двенадцатую главу «Замысла Бога» я должен завершить как можно быстрее, стараясь не отклоняться от темы и не пытаясь угадать, чего хочет от меня Бог, после чего я должен приступить к написанию четвертой книги, затем Бог ждет от меня пятой, шестой и седьмой книг, их создание является моей миссией…
Услышав это, я испытал такой шок, как если бы земля вдруг разверзлась под моими ногами. Мне словно внезапно объявили, что я потерпел полное фиаско с моими тремя книгами, которые воспринимались мною как перст судьбы, как часть особого замысла Бога, связывающего меня с автором «Откровений», святым Иоанном Богословом, причем объявили в тот самый момент, когда я был близок к завершению. Но потом на смену шоку пришло чувство освобождения…
Дело в том, что с того момента, как я дошел до последней, двенадцатой главы и понял, что писать больше не могу, прошло уже больше месяца, а я все мучился, не в силах сдвинуться с места. Я перечитывал предыдущие одиннадцать глав, вносил в текст исправления, изучал магнитофонные записи и отпечатанные на бумаге беседы Родительницы, в которых она обращала мое внимание на то, как и что писать, и в конце концов впал в глубокую задумчивость. Мне было ясно, что при краткости каждого отдельного пожелания Родительницы число этих пожеланий достаточно велико и для того, чтобы их выполнить в полной мере, одной главы просто не хватит. Пока я терзался раздумьями, меня вдруг начали одолевать сомнения.
Может быть, героем трех моих книг, связанных с Иоанном Богословом, должен был стать не я, а Бог? Может, я должен был написать о существовании единого Бога-Родителя, о том, что все люди на земле являются его детьми, о смерти и загробном мире, о Божьем мире? Я внимательно перечитал рукопись третьей книги, а также две предыдущие, и у меня сложилось впечатление, что все эти книги вовсе не внушены Богом, подобно писаниям Иоанна, это просто мой собственный исповедальный роман. А раз так, то я потерпел полное фиаско.
Вот почему слова госпожи Родительницы, сказанные вечером 20 числа, ввергли меня в мрачную бездну отчаяния, однако, когда она обратилась ко мне с настоятельной просьбой: «В последней главе можешь писать все, что угодно, только дописывай ее побыстрее, после чего немедленно приступай к написанию четвертой, а потом и пятой книги…», передо мной словно блеснул яркий луч света. Значит, нет ничего страшного в том, что три книги, созданные по образцу Иоанновых, написаны как мое собственное произведение. Потому-то Родительница и говорит: «… немедленно приступай к написанию следующих книг — четвертой, пятой…» В основу каждой из этих книг ляжет то, о чем она давно уже просила меня написать…
У меня возникла уверенность, что мне вполне по плечу написать еще много книг, и я тут же ощутил радость освобождения от этих трех, связанных с Иоанном, которые вот уже три года лежали на мне тяжким грузом. Возможно, госпоже Родительнице передалось мое настроение, во всяком случае, уходя, она напомнила:
— Кодзиро! Наведываясь в разные уголки мира, я всюду встречаю людей, которым твои книги спасли жизнь. Таких — тьма-тьмущая. Бог тоже радуется, видя, какую силу имеет твое перо, ведь вот уже пятьдесят лет ты открываешь людям истину… Пиши же и дальше, напиши десятки, сотни книг, передавая волю Бога… Бог говорит, что будет охранять тебя, давать тебе силы, он сделает тебя моложе. Бодрись же… Спасибо за труды…
Почувствовав себя спасенным, я облегченно вздохнул и на следующий же день позволил себе роскошь сходить к зубному врачу: несколько дней тому назад у меня вывалился коренной зуб, нижний слева, и это доставляло мне немалое неудобство во время еды. Все мои зубы, и сверху и снизу, вставные, этот, выпавший, был единственным своим. Однако, когда я явился к врачу, весьма легкомысленно полагая, что его как-нибудь вставят, мне посоветовали сделать заново всю челюсть, поскольку ей уже десять с лишним лет. Если я буду приходить ежедневно, сказали мне, то до 30 декабря они закончат. К врачу и обратно меня должна была возить дочь, то есть хлопот предстояло немало, но, подумав, что с книгой можно не торопиться, я решил последовать совету врача.
Кодзиро Сэридзава (1897–1993) — крупнейший японский писатель, в творчестве которого переплелись культурные традиции Востока и Запада. Его литературное наследие чрезвычайно разнообразно: рассказы, романы, эссе, философские размышления о мироустройстве и вере. Президент японского ПЕН-клуба, он активно участвовал в деятельности Нобелевского комитета. Произведения Кодзиро Сэридзавы переведены на многие языки мира и получили заслуженное признание как на Востоке, так и на Западе.Его творчество — это грандиозная панорама XX века в восприятии остро чувствующего, глубоко переживающего человека, волею судеб ставшего очевидцем великих свершений и страшных потрясений современного ему мира.
Почитаемый во всем мире японский классик Кодзиро Сэридзава родился в 1896 году в рыбацкой деревне. Отец с матерью, фанатичные приверженцы религиозного учения Тэнри, бросили ребенка в раннем детстве. Человек непреклонной воли, Сэридзава преодолел все выпавшие на его долю испытания, поступил в Токийский университет, затем учился во Франции. Заболев в Париже туберкулезом и борясь со смертью, он осознал и сформулировал свое предназначение в литературе — «выразить в словах неизреченную волю Бога». Его роман «Умереть в Париже» выдвигался на соискание Нобелевской премии.
Почитаемый во всем мире японский классик Кодзиро Сэридзава родился в 1896 году в рыбацкой деревне. Отец с матерью, фанатичные приверженцы религиозного учения Тэнри, бросили ребенка в раннем детстве. Человек непреклонной воли, Сэридзава преодолел все выпавшие на его долю испытания, поступил в Токийский университет, затем учился во Франции. Заболев в Париже туберкулезом и борясь со смертью, он осознал и сформулировал свое предназначение в литературе — «выразить в словах неизреченную волю Бога». Его роман «Умереть в Париже» выдвигался на соискание Нобелевской премии.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.