Книга о Боге - [256]

Вечером 24 декабря нам прислали в подарок великолепный рождественский кекс, и, решив пораньше отпраздновать сочельник, дочь пригласила свою старшую сестру и подругу, которая помогала нам по дому. Все уже было готово к ужину, и тут вдруг появилась госпожа Родительница. Она пригласила нас четверых в японскую гостиную и, сказав:

— Ну, а теперь, устраивайтесь все передо мной и сделайте руки вот так… — сложила ладони ковшиком, будто собиралась черпать воду. Потом, подув каждому в ладони, тихо сказала: — Это вам от меня в подарок, сладкая роса радости, небесная роса, еще ее называют — живая вода, истина небесной росы… В моем дыхании — и тебе (повернувшись ко мне) сие ведомо — истина бескорыстия, сладкая роса бескорыстия, божественный нектар… Сердцам, принимающим с благодарностью любой дар небес, будет дана способность довольствоваться каждым днем…

В такой примерно манере она взволнованно поведала о том, почему каждому из нас сделала такой подарок, а потом добавила, что будет вместе с нами встречать Рождество.

И это было воистину чудесное Рождество, радостное для всех нас. Госпожа Родительница много и прекрасно говорила в тот вечер, я не могу пересказать здесь все, упомяну только об одном — воодушевляя меня, она сказала:

— Чтобы ты мог написать еще много книг, Бог-Родитель с радостью сделает тебя моложе, считай, что тебе не девяносто, а всего пятьдесят лет, ничего не бойся, бодрись…

На следующий день, 25 декабря, я все время думал о том, что никогда в жизни не было у меня такого мирного и радостного Рождества. 26 декабря мне предстояло идти к зубному врачу, но с самого утра я был не в настроении, чувствовал себя совершенно разбитым. Лечить зубы — не самое приятное занятие, скорее всего, и мое дурное настроение объясняется тем, что я на сегодня записан к врачу, подумал я и, посмеиваясь над своим малодушием, попросил дочь отвезти меня в клинику.

Обычно, входя в кабинет, я забираюсь на зубоврачебное кресло и, растянувшись в нем, предоставляю врачу делать с собой все, что он считает нужным, а сам уношусь мыслями к своей работе, погружаюсь в размышления о том, какое название выбрать для следующей, четвертой книги, раз двенадцатая глава скоро будет написана. Так было и в тот раз. Как только врач отпускает меня, я иду в канцелярию, откуда звоню дочери, чтобы приехала за мной. Затем, расплатившись, жду ее. В тот день мне показалось, что на улице тепло, поэтому я вышел заранее и ждал машину на улице. Вернувшись домой, поднялся в кабинет и уселся за стол, однако почувствовал себя неважно. Измерил пульс — 100, хотя обычно у меня бывает 65–70. Вытащив из ящика стола градусник, я впервые за последние три года сунул его себе под мышку. 40 градусов.

Но с такой температурой я просто не мог бы оставаться на ногах! Подумав, что давно не употреблявшийся градусник вышел из строя, я потряс его, чтобы опустился ртутный столбик, но сколько я ни тряс, все было бесполезно, только на десятый раз он наконец опустился, и я снова сунул градусник под мышку. Нет, все-таки 40. В тот вечер я ограничился тем, что не стал принимать ванну и лег пораньше. На следующий день приема у врача не было, и я немного расслабился. Вот только болела голова. Завтракал и обедал я без аппетита. После обеда сел за письменный стол, но поскольку двенадцатая глава по-прежнему не двигалась, на всякий случай снова измерил температуру. Опять 40. Наверное, все-таки что-то не в порядке с градусником, подумал я и попросил у дочери ее градусник, но он тоже показал 40 градусов. Дочь всполошилась и хотела было звонить сестре, но я запретил ей делать это. Муж Томоко — доктор медицины, он работает в крупной клинике, и в таких случаях мы всегда обращаемся к нему за советом, но на этот раз я остановил дочь, со смехом сказав, что, наверное, и ее градусник от старости вышел из строя, ведь будь у меня действительно сорок градусов, я лежал бы пластом.

Возможно, этой высокой температурой Бог хотел указать мне на что-то, но вот на что?

Сколько я ни ломал себе голову, перебирая в памяти события последних двух месяцев, мне казалось, что я нигде не допустил оплошности, не сделал ничего такого, что Бог мог бы поставить мне в вину. Вот только навязчиво всплывали в памяти слова госпожи Родительницы, сказанные мне 24 декабря, когда мы встречали Рождество, — что Бог омолодит меня, даровав мне, перешагнувшему за девятый десяток, тело пятидесятилетнего.

Даже если тебе за девяносто, духом помолодеть ничего не стоит, легко можно вообразить себя не только пятидесятилетним, но и тридцатилетним, но вот с телом справиться гораздо труднее, ведь безобразная дряхлость, из-за которой я стыжусь показываться людям на глаза, никуда не денется, к тому же меня постоянно мучают разнообразные боли, неведомые тем, кто не дожил до столь преклонного возраста, избавиться от них при всем старании не так-то легко… Впрочем, раз мое тело одолжено мне Богом и раз его владелец, то есть Бог, говорит, что сделает его пятидесятилетним, остается только верить Ему…

На этой мысли я успокоился, а может, именно этого-то и нельзя было делать…