Книга о Боге - [248]

Да, дитя наконец перешло в начальную школу, но впереди у него еще средняя школа, лицей, университет, аспирантура… Трудно сказать, когда он сможет стать настоящим посланником Божьим. И я и Бог терпеливо ждем этого момента. Он сам тоже старается, но пока его старания мало что дают. Прошу тебя, надзирай за ним и поддерживай его…

После этого госпожа Родительница удалилась, Ито тоже поспешил уйти, сказав, что опаздывает на работу, я проводил его до двери и спросил:

— Это правда, что перед твоим домом был парк Коракуэн?

— Да, но я там жил только до пятого класса начальной школы.

— И что, действительно у вас было двадцать комнат?

— Вообще-то я не считал, но комнат было много, хотя не могу сказать, что я чувствовал себя в этом доме свободно, скорее напротив.

С этими словами он почтительно поклонился мне и поспешно вышел на темную улицу. Я сразу же вернулся в кабинет и сел за письменный стол, но никак не мог начать писать. Все думал, как тяжело ему, наверное, учиться…

Мне вспомнилось, как год тому назад, примерно в это же время, в ноябре, в день, когда произошло извержение вулкана Михараяма, госпожа Родительница показала мне, как занимается с ним.

Стоял дождливый холодный день. Я сидел перед письменным столом, на котором горой громоздилась религиозная литература, и озабоченно размышлял, с какой именно книги начать, когда снизу вдруг донесся какой-то шум. Я встревожился было, но тут же услышал голос дочери, которая с утра в своей студии занималась с учениками, и успокоился. Но когда часа в три я спустился вниз, то обнаружил, что перегородка, за которой находится японская гостиная, почему-то задвинута, хотя вроде бы там никого не было. Мне это показалось странным, поэтому, чуть отодвинув перегородку, я заглянул внутрь: в гостиной была разложена постель и на ней кто-то спал. Вглядевшись, я узнал юношу Ито. Он был очень бледен. Увидев меня, он хотел было встать, но голова его бессильно упала на подушку, он не мог произнести ни слова.

— Что с тобой? Позвать врача?

— Да нет, ничего. Позвольте мне полежать здесь немного.

Я тихонько задвинул перегородку и вернулся на второй этаж, но меня это так взволновало, что я долго не мог успокоиться. В начале пятого у дочери закончились занятия, она пришла ко мне в кабинет и рассказала о том, что произошло. Вид у нее был встревоженный.

У юноши Ито возникло какое-то дело, которым он планировал заняться до работы, поэтому он вышел из дома утром, однако, когда он уже сел в электричку, госпожа Родительница приказала ему ехать ко мне. Он вышел на станции Восточное Накано, но тут почувствовал себя плохо, лег на скамью на платформе и пролежал там около двух часов. Потом, видя, что лучше ему не становится, встал и под дождем кое-как добрался до нашего дома. Когда дочь спросила, что у него болит, он ответил, что у него словно разом иссякли все силы, и попросил разрешения прилечь отдохнуть. Она разложила ему постель, он сразу же упал на нее и мгновенно заснул. Дочь беспокоилась, правильно ли она сделала, что не вызвала врача.

Вдвоем с ней мы прошли в гостиную. Ито лежал с закрытыми глазами. Предложили вызвать врача — отказался. Предложили измерить температуру — нет ли жара, — тоже отказался. Предложили выпить чего-нибудь горячего — опять отказ. Мы молча смотрели на него.

Внезапно он с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел в уборную. Мы ждали его, надеясь, что ему станет хоть немного легче, если его пронесет. Однако, вывалившись из уборной, он прошел в гостиную и, опершись обеими руками на спинку стула, некоторое время стоял, тяжело дыша. Не в силах смотреть на его мучения, дочь погладила его по спине.

— Госпожа Родительница хочет немедленно говорить с вами, — сказал он и, пошатываясь, прошел в японскую гостиную.

Тут я догадался, что он ходил в уборную только для того, чтобы, как всегда, омыть там руки. Дочь между тем поспешно свернула постель и пристроила ее в углу. Он снял рабочий комбинезон и, облачившись в алое кимоно, сел на алое сиденье. Мы, все еще встревоженные, сели перед ним. На его мучительно побледневшем лице, как всегда, проступили мягкие старушечьи черты, и он заговорил. Мы услышали обычный ласковый голос госпожи Родительницы:

— Прости, что доставила тебе столько забот, Кодзиро. Но мне хотелось, чтобы ты хоть раз увидел, как происходит обучение ясиро. Прости, что побеспокоила тебя…. Бог-Родитель со вчерашнего дня тяжко трудится, стараясь хоть немного облегчить участь детей Своих, живущих на острове, тут неподалеку. Их там около десяти тысяч, и всем грозит смертельная опасность… Я сразу же бросилась на подмогу и не щадила себя… Да, я только что оттуда, мне удалось благополучно удалить с острова всех жителей, никто не пострадал, и теперь я за них спокойна. Наше дитя, ясиро, приняло на себя муки мученические, которые напоследок обрушились на тех людей, потому-то ему и было так плохо. Но это для него просто один из уроков, ничего особенного… Когда Бог-Родитель и я шествуем по миру, стараясь помочь своим детям, это дитя принимает на себя каждое несчастье, с которым мы сталкиваемся, и очень страдает: у него отнимаются руки, болят ноги, еда не лезет в горло… Но это тоже один из его уроков, только он никому не может о том рассказать, вот и молчит, стиснув зубы… Что касается сегодняшнего… Мне хотелось, чтобы ты, ради будущего, увидел, как проходит его обучение… Ему, бедному, стыдно перед тобой…