Книга несчастной любви - [13]
По дороге мы болтали, смеялись и шутили о вступительном экзамене, не отдавая себе отчета, что шутить на эту тему было сродни тому, чтобы праздновать День Матери в присутствии круглой сироты. Сколько желающих было поступать на факультет гуманитарных наук Католического университета? Правда, что на одно место было десять претендентов? Какой минимальный проходной балл будет в 1979 году? Я не посещал никакой академии, когда поступал в университет, и не знал, что среди студентов академии свирепствует разновидность зубрежки с признаками delirium tremens [64]. Ведь она и ее группа оставались обедать в академии, чтобы сообща сделать задания, а потом третировать до изнеможения преподавателей математики, и в конце концов осчастливить себя порядочной порцией страха, который внушала им вся эта университетская ордалия.
Автобус находился еще слишком далеко от моего дома, но когда я увидел, что она собирается бросить швартовы, то я бросился за ней, чтобы по максимуму насладиться ее восхитительным обществом. Я уже прямо-таки грезил ею, и мне с трудом верилось, что я сейчас касаюсь ее одежды и вдыхаю ласкающий ее воздух, как если бы это предвещало неизбежную нежность. Мы шли несколько минут, и все это время я безуспешно пытался перевести разговор на темы более задушевные и личные, но она хотела только знать, как я готовился к вступительным экзаменам, как переборол страх перед вступительными экзаменами и как сдал вступительные экзамены. Вот так я и подошел к ее дому в убеждении: если чем я и был привлекателен для нее, так это тем, что когда-то сдал эти злополучные вступительные экзамены.
На пороге своего дома она отблагодарила меня за хлопоты и расстроилась «у-жас-но», что заставила меня вылезти раньше времени, но я ответил, что она все путает, что живу я совсем неподалеку и что это как раз и есть мой ежедневный маршрут. Я помню, как она, потупив взгляд, прошептала, что очень жалко, что мы не познакомились раньше, ведь тогда по крайней мере она узнала бы, как я сдавал свои вступительные экзамены, что тогда бы ей не было стыдно попросить меня помочь ей и что, возможно, ей не было бы так страшно. Она чуть ли не пропела эти слова – так оно и есть, – с такой прекрасной и светлой интонацией, что я почувствовал себя мороженым, таявшим в бумажном стаканчике. Поэтому я со скоростью света предложил свои услуги, сказав, что готов заниматься с ней каждый день, каждый час, каждую секунду своей жизни, и она поблагодарила меня музыкой своего голоса, признавшись, что хотя зовут ее Алисия, подруги говорят ей Лиси. Я попрощался с ней, чтобы устремиться к звездам, и когда я уже был в районе Альфы Центавра, до меня долетел ласковый лепет:
– Послушай, а если завтра утром мы встретимся на остановке? Раз ты живешь неподалеку, мы могли бы поехать в академию вместе, а?
И из далеких галактик я на полной скорости полетел вниз, сгорая в плотных слоях ее атмосферы, и, обезумев от жара, я выпалил ей: да, без четвери семь на остановке «59-б». И она, улыбаясь, закрыла дверь, не заметив, что в моих глазах переливался слабый неоновый свет созвездий.
Последующие четыре километра для меня, влюбленного, пролетели мимолетно, но, добравшись до своего дома, я понял, в какую затруднительную ситуацию попал: чтобы прийти вовремя без четверти семь, я должен был встать по крайней мере в полшестого; принять душ, сходить за хлебом и позавтракать менее чем за полчаса, выскользнуть на улицу в шесть утра и топать со скоростью десять километров в час. И все это время, несомненно, не потеть и по приходу притвориться, что шел по улице всего лишь несколько секунд. Хотя Лиси не была из тех девчонок, что судили о парнях по их телосложению, мне бы доставило удовольствие, если бы она оценила, ну, в крайнем случае, мою спортивную форму, ведь я уверен, что никто и никогда так не бежал и не ускорялся, как это делал я, движимый единственной целью завоевать ее. Ведь в то утро мне пришлось как угорелому нестись за автобусом, а она криками подбадривала меня из окна. «Ну ты и соня!» – ласково упрекнула она меня, когда я все-таки догнал автобус, оставив позади три квартала.
Мне нравилось ехать вместе с ней в автобусе, нравилось солнечным днем болтать с ней на переменах и провожать ее от остановки домой. Но больше всего мне было по душе повторять с ней темы вступительных экзаменов, и в каждой грамматической категории, в каждом историческом эпизоде или элементе рельефа я маскировал свои робкие признания в любви. Каждый вечер после освежающего душа я садился на свой старенький велосипед и крутил педали, прокручивая в голове факты, формулы и новые стратегии, которые я собирался донести до нее. И лишь тогда я выходил из себя, когда мы повторяли точные науки, ведь я всегда был горе-математиком и ни разу не сразил ее наповал блистательным решением какой-нибудь логарифмической загадки. Для меня единственная желаемая геометрия таилась в ее лодыжках, и не существовало другой, кроме ее мыслей, неизвестной величины, которую мне бы хотелось найти.
«Как ты поступил в университет, не умея извлекать квадратного корня?» – спрашивала она меня раздраженным и одновременно просящим тоном. И тогда я сам на себя накладывал тягостную обязанность читать неудобоваримые математические трактаты с совершенно странной надеждой, что какой-нибудь хромой бес раскроет мне тайны
