Книга назидания - [80]
Между моим отцом и сыном Рубена [15], Торосом, Девоном-армянином [16], владыками Массисы, Антартуса, Аданы и ущелий [17], существовала большая дружба, и они обменивались письмами. Главной причиной этого было увлечение его соколами. Армяне каждый год посылали ему партию соколов штук в десять или около того, которых приносили на руке пешие армянские сокольничие; кроме того, посылали византийских собак. [298] Отец же посылал к ним лошадей, благовония и египетские материи. К нам попадали от армян красивые, редкостные соколы. В каком-то году у нас собрались соколы, принесенные из ущелий, среди которые был. молодой сокол, похожий на орла, и другие соколы поменьше. С гор же нам доставили несколько соколов, между которыми был сокол, похожий размерами на сероголовых, молодой, ширококостый, еще не сравнявшийся с другими. Однако сокольничий Ганаим говорил нам: «Среди этих соколов нет похожего на этого сокола аль-Яхшура. Он не оставит никакой дичи непойманной». Мы не верили его словам. Ганаим обучил этого сокола, и он стал таким, как тот предполагал. Это был один из самых ловких, быстролетных и умелых соколов. Он сменил у нас перья и вышел из линьки еще лучшим, чем был. Этот сокол жил у нас долго и менял перья в продолжение тринадцати лет. Наконец он сделался как бы членом семьи и охотился как бы по долгу службы, а не так, как обыкновенно бывает у хищных птиц, которые охотятся по инстинкту, для самих себя. Место этого сокола было всегда у отца, да помилует его Аллах, и он не оставлял его у сокольничего.
Сокольничие же обыкновенно держат у себя сокола ночью и заставляют его голодать, чтобы потом лучше охотиться, но этот сокол обходился сам и делал все, что от него требовалось. Когда мы выезжали на охоту за куропатками, с нами было несколько соколов. Мой отец отдавал аль-Яхшура кому-нибудь из сокольничих и говорил ему: «Удались с ним и не посылай его вместе со всей охотящейся стаей. Походи с ним по горе». Однажды, когда сокольничий с соколом удалились, охотники увидели куропатку, притаившуюся под деревом. Они сказали об этом моему отцу. «Подайте сюда аль-Яхшура», – крикнул он. Как только отец поднял к соколу свою руку, тот слетел с руки сокольничего и сел на руку отца без всякого зова. Затем он вытянул голову и шею и остановил свой взгляд на сидящей куропатке. Мой отец бросил в нее палку, бывшую у него в руке, и птица вспорхнула. Отец пустил тогда на нее аль-Яхшура, и тот поймал ее на расстоянии [299] десяти локтей. Сокольничий опустился к нему, запутал ему ноги и принес к отцу. «Отойди с ним в сторону», – сказал отец. Когда охотники увидели другую притаившуюся куропатку, сокол сделал с ней то же самое и поймал таким образом пять-шесть куропаток, захватывая их на расстоянии десяти локтей. Затем отец сказал сокольничему: «Накорми его». – «О господин, – ответил сокольничий, – разве ты не оставишь его, чтобы нам поохотиться с ним». – «О сынок, – сказал мой отец, – у нас десять соколов, с которыми мы можем охотиться, а этот сокол уже сделал столько вылетов, что может сократить свою жизнь». Сокольничий кормил его и уходил с ним в сторону. Когда охота приходила к концу, мы кормили соколов и пускали их в воду, где они пили и купались, а аль-Яхшур сидел на руке сокольничего. Когда мы приближались к городу, возвращаясь обратно, и были в горах, отец говорил: «Подайте сюда аль-Яхшура», – и нес его на своей руке. Если на пути перед ним взлетала куропатка, он бросался на нее и ловил ее, пока не делал десять вылетов или больше, смотря по тому, сколько перед ним взлетало куропаток. Сокол был сыт и не вонзал клюва в горло куропатки и не пробовал ее кровь. Когда мы входили в дом, отец говорил: «Подайте чашку воды». Ему приносили чашку с водой, и отец придвигал ее к соколу. Аль-Яхшур был на руке у отца, да помилует его Аллах, и пил из чашки. Если он хотел купаться, то начинал болтать клювом в воде и давал понять, что он хочет купаться. Тогда отец приказывал принести большой таз с водой и ставил его перед соколом. Тот взлетал и опускался на середину таза, барахтался в воде, пока не поплавает вдоволь. Потом он подымался, его сажали на большую деревянную перчатку, сделанную для него, и придвигали к нему жаровню. Сокола причесывали и смазывали жиром, так что он высыхал от воды. Затем для него клали свернутый мех, сокол опускался на него и спал. Он оставался спать на этой подстилке среди нас, пока не проходила часть ночи, и когда отец хотел войти в гарем, он говорил одному из нас: «Снеси сокола». Его так и несли спящим на меховой подстилке и клали рядом [300] с постелью моего отца, да помилует его Аллах. Этот сокол совершил много удивительного, но я упомяну лишь о том, что придет мне на память, ибо мой век затянулся, и годы заставили меня забыть многое из его особенностей.
Вот один пример: в доме моего отца были голуби и зеленые водяные птицы со своими самками, а также курицы из породы тех, которые ходят между коровами и ловят дворовых мух. Мой отец приходил с этим соколом на руке и садился на скамеечку во дворе, сокол сидел рядом с ним на деревянной перчатке. Он не гонялся за птицами, не бросался на них, как будто у него и не было привычки охотиться за ними. Зимой воды в окрестностях Шейзара разливались, и болота за стенами города делались как бы протоками, где заводились птицы. Мой отец приказывал сокольничему и одному из слуг выйти и приблизиться к этим птицам. Он сам брал аль-Яхшура на руку, стоял с ним на верху крепости, показывал ему птиц. Крепость была к востоку от города, а птицы – к западу. Когда отец замечал птиц, то пускал его, и он опускался и летел над городом, пока не вылетал из него и не догонял птиц. Сокольничий бил для него в барабан, птицы взлетали, и он ловил некоторых. Между птицами и тем местом, откуда пускали сокола, было большое расстояние.
Автор текста - Порхомовский Виктор Яковлевич.доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института языкознания РАН,профессор ИСАА МГУ Настоящий очерк посвящается столетию со дня рождения выдающегося лингвиста и филолога профессора Энвера Ахмедовича Макаева (28 мая 1916, Москва — 30 марта 2004, Москва). Основу этого очерка составляют впечатления и воспоминания автора о регулярных беседах и дискуссиях с Энвером Ахмедовичем на протяжении более 30 лет. Эти беседы охватывали самые разные темы и проблемы гуманитарной культуры.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.