Книга Монеллы - [22]
И я слушал в ожиданьи. Но я ничего не услышал. А она тряхнула головкой и сказала:
— Тебе жаль твоего желания и твоих воспоминаний, их разрушенье еще не кончено. Надо уничтожить, чтоб обрести белое царство. Исповедайся, и ты будешь освобожден; отдай в мои руки твои желанья и воспоминанья твои, и я их уничтожу; всякая исповедь есть уничтоженье.
И я воскликнул:
— Я отдам тебе все, да, я отдам тебе все. И ты понесешь все и уничтожишь, ибо у меня нет уже силы для этого.
Я жаждал красного царства. Там были кровавые цари, что точили свои мечи. Женщины с чернеными глазами рыдали на джонках, нагруженных опием. Пираты зарывали в песок островов тяжелые сундуки с золотыми слитками. Все проститутки были свободны. Воры бродили по дорогам в предрассветный час. Девушки предавались обжорству и излишествам. Толпа женщин бальзамировала и золотила трупы в голубой ночи. Дети жаждали далеких неведомых любовных наслаждений и невиданных преступлений. Голые тела устилали плиты жарких бань. Все было натерто жгучими пряностями и освещено красными свечами. Но это царство провалилось под землю, и я проснулся во мраке.
И тогда мне осталось черное царство, что вовсе не царство: ибо оно полно царей, мнящих себя царями и омрачающих его своими делами и повелениями.
И темный дождь мочит их день и ночь. И я долго скитался по дорогам, пока не явился мне слабый свет трепещущей лампы средь глубокой ночи. Дождь хлестал мне лицо; но я жил в сияньи ее. Та, что держала ее, звалась Монеллой, и мы с нею вместе играли в черном царстве. Но однажды вечером лампочка потухла, и Монелла бежала. Долго искал я ее в этом мраке; но не мог найти. И теперь, в этот вечер, искал я ее в книгах; но тщетно ищу я. И я затерян в черном царстве; и не могу я забыть бледный свет Монеллы. И на устах моих ощущаю я вкус подлости.
И лишь только я кончил, я почувствовал, что уничтоженье свершилось во мне, внезапным трепетом озарилось мое ожиданье, и я услышал голос из мрака. Голос тот говорил:
— Забудь все и все будет тебе возвращено. Забудь Мо-неллу и она будет тебе возвращена. Таково новое слово. Будь подобен крохотному щенку, что ощупью ищет мягкого теплого местечка, чтоб согреть свою холодную мордочку.
Та, что мне говорила, воскликнула:
— Белое царство! белое царство! Я знаю белое царство!
Я погрузился в забвенье и очи мои засияли непорочным лучистым неведением.
Та, что мне говорила, воскликнула:
— Белое царство! белое царство! Я знаю белое царство!
Забвенье проникло в меня и место мысли моей стало пусто и чисто.
И та, что мне говорила, воскликнула снова:
— Белое царство! белое царство! Я знаю белое царство! Вот ключ царства: в красном царстве черное царство; в черном царстве — белое царство; в белом царстве…
— Монелла, — воскликнул я, — Монелла! В белом царстве — Монелла!
И белое царство явилось передо мною; но оно было окружено стеной белизны.
Тогда я спросил:
— А где ключ царства?
Но та, что мне говорила, молчала.
О ее воскресении
Луветт повела меня по зеленой меже до самой окраины поля. Земля подымалась вдали, и на горизонте темная полоса окаймляла небо. Уже начинали гаснуть пылающие закатные тучи. В смутном вечернем сияньи я едва заметил маленькие блуждающие тени.
— Сейчас, — сказала она, — мы увидим, как зажжется огонь. А завтра он будет дальше. Ведь они нигде не остаются. И в каждом месте они зажигают огонь лишь один раз.
— Кто они? — спросил я Луветт.
— Неизвестно. Это дети, одетые в белое. Меж ними есть дети из наших деревень. Другие идут издалека.
Вдали на холме заблистал, заплясал огонек.
— Вот их огонь, — сказала Луветт, — теперь мы их можем найти. Они проводят ночь там, где разложили костер, и с рассветом покидают те места.
Когда мы взошли на холмик, где горел костер, мы увидели много белых детей вокруг огня.
И средь них я узнал маленькую продавщицу ламп, которую встретил когда-то в мрачном, дождливом городке. Она, казалось, руководила детьми и говорила им что-то.
Она встала, и, выйдя из круга детей, сказала мне:
— Я уже не продаю лживых лампочек, что гасли под угрюмым, тоскливым дождем.
Уж настало то время, когда ложь заняла место правды, когда жалкий труд истреблен.
Мы играли в доме Монеллы; но лампы были игрушками, а дом приютом.
Монелла умерла; я та же Монелла, я встала в ночи, дети пришли ко мне, и мы пойдем все по свету.
Она обратилась к Луветт:
— Иди с нами, — сказала она, — и будь счастлива во лжи.
И Луветт побежала к детям и, как они, оделась в белое.
— Мы идем, — продолжала та, что вела нас, — и мы лжем всем, кого мы встречаем, чтоб доставить им радость и счастье.
Наши игрушки были ложью, теперь вещи — наши игрушки.
Среди нас никто не страдает, среди нас не умирает никто, а о тех, других, говорим мы, что они силятся познать печальную правду, которая вовсе не существует. Те, что хотят знать правду, отходят от нас и нас покидают.
Напротив, мы не верим ни в какие истины мира; ибо они рождают печаль.
И к радости, к веселью хотим мы вести наших детей.
Теперь взрослые могут прийти к нам, и мы научим их неведенью и самообману.
Мы покажем им полевые цветочки такими, какими они не видали их никогда; ибо все они — новые.
