Книга Государя - [49]

герцог говорил мне, что он обдумал все, что могло произойти при кончине отца, ото всего нашел средство, не подумал лишь об одном: что, когда отец будет умирать, он окажется при смерти сам. Подводя итог всем делам герцога, я не мог бы упрекнуть его ни в чем; наоборот, мне кажется, что его можно – как я это сделал – поставить в пример всем, кто достиг власти милостью судьбы с помощью чужого оружия. С его гордой душой и высокими замыслами, он не мог управлять иначе, и осуществлению его намерений помешала только краткость жизни Александра и его собственная болезнь. Поэтому, кто в своем новом княжестве считает необходимым оградить себя от врагов, заручиться друзьями, побеждать силой и обманом, внушить народу любовь и страх, солдатам – преданность и почтение, истребить тех, кто может или должен тебе вредить, перестраивать по-новому старые учреждения, быть суровым и милостивым, великодушным и щедрым, уничтожить ненадежное войско, создать новое, поддерживать дружбу к себе королей и князей, так чтобы им приходилось с удовольствием делать тебе добро и бояться тебя задеть, – тот не сможет найти более живой образец, чем дела этого человека. Единственное, в чем можно его упрекнуть, – это в избрании папой Юлия II, когда он сделал плохой выбор; ведь если герцог, как сказано, и не мог провести в папы кого-нибудь своего, то он мог всякому помешать стать папой, и он ни за что не должен был соглашаться на избрание кардинала, которого он оскорбил, или того, кто, сделавшись папой, имел бы основания его бояться. Люди ведь оскорбляют из страха или из ненависти. Среди оскорбленных герцогом кардиналов были между прочими Сан-Пьетро ин Винкула, Колонна, Сан-Джорджо, Асканио. Все другие, взойдя на папский престол, должны были его бояться, кроме кардинала Руанского и испанских кардиналов. Последним помогали родственные связи и взаимные обязательства, а первому – могущество, так как за ним стояло Французское королевство. Следовательно, герцог скорее всего должен был сделать папой испанца, а если это было возможно, то согласиться на архиепископа Руанского, но не на Сан-Пьетро ин Винкула. Тот заблуждается, кто думает, что сильные мира ради недавних услуг забудут старые обиды. Итак, герцог сделал на этом выборе ошибку, которая в конце концов привела его к гибели.

Глава VIII О тех, кто добывает княжества злодеянием

Однако есть еще два средства, при помощи которых простой гражданин может сделаться Князем; их нельзя целиком приписать ни счастью, ни собственной силе, и мне кажется, что не надо о них умалчивать, хотя одно из этих средств лучше обсуждать подробнее, когда говорится о республиках. Они состоят или в том, что княжество приобретается или путями преступными и беззаконными, или в том, что простой человек, благодаря расположению к нему других его сограждан, становится Князем своего государства. Говоря о первом средстве, я приведу два примера: один древний, другой современный, не вдаваясь в обсуждение, насколько достойно так поступать, ибо достаточно, как мне кажется, подражать им, если этo будет для кого-нибудь необходимо. Сицилианец Агафокл сделался царем Сиракуз, выйдя не только из людей, но из самого низкого и презренного состояния. Он был сын горшечника[93] и на всех ступенях своего жизненного пути вел себя злодеем. Тем не менее он соединял со своими преступлениями такую силу души и тела, что, поступив в войско и пройдя все служебные степени, он сделался претором Сиракуз. Получив эту должность, он задумал стать Князем и, не обязываясь перед другими, удерживать одним насилием власть, уже данную ему с общего согласия. Сговорившись для этого с Гамилькаром карфагенским[94], который воевал со своим войском в Сицилии, Агафокл однажды утром собрал народ и сенат Сиракуз, как будто имея в виду обсудить некоторые касающиеся республики дела, и по данному знаку велел своим солдатам перебить всех сенаторов и самых богатых людей из народа; когда их, таким образом, не стало, он захватил и удержал господство над этим городом без всякого сопротивления граждан. Хотя он был два раза разбит карфагенянами и в конце концов осажден, однако смог не только защитить свой город, но, оставив часть своих людей для обороны, бросился с другой частью на Африку, в короткое время освободил Сиракузы от осады и довел карфагенян до последней крайности, так что они были вынуждены пойти с ним на договор, удовлетвориться обладанием Африкой и оставить Агафоклу Сицилию. Кто станет разбирать жизнь и заслуги Агафокла, не найдет ничего или очень мало, что можно приписать счастью, ибо, как сказано, не чьей-либо милостью, а повышениями на военной службе, добытыми с бесконечными трудностями и опасностями, достиг Агафокл власти и затем удержал ее, принимая такие смелые и отчаянные решения. Нельзя также объявлять заслугой убийство своих сограждан, измену друзьям, отсутствие верности, жалости, религии; таким путем можно добиться власти, а не славы. Но если посмотреть, с какой отвагой Агафокл встречал и побеждал опасности, с какой силою духа он выносил и преодолевал неудачи, то непонятно, почему его надо считать ниже любого самого блестящего полководца. Однако его ужасающая жестокость и бесчеловечность не позволяют славить его как одного из замечательных людей. Итак, нельзя приписать счастью или добродетели то, что Агафокл достиг, не имея ни того, ни другого.