Книга баскетбола - [5]
Состав «Бостона»-1976 был слишком стар и медлителен, дабы продолжать играть на высоком уровне после слияния лиг. Мы еще не знали, что у таких людей, как Нельсон, было больше шансов на то, что они смогут сожрать и переварить щит с кольцом, чем на то, что они смогут удержать таких талантливых парней, как Ирвинг и Томпсон, которым предстояло влиться в НБА. Игра неотвратимо менялась, но никто тогда этого не понимал.
После того как «Бостон» и «Финикс» выиграли по две встречи из первых четырех, пятый матч финальной серии-1976 начался в девять ночи для того, чтобы удовлетворить требования CBS – компании, обладавшей на тот момент телевизионными правами на показ игр. CBS не волновали нужды лиги, и она без раздумий показывала матчи в записи или заставляла сдвигать их на позднее время. Знаете, что произойдет, если перенести встречу в Бостоне на поздний вечер в эпоху, когда почти любой мог позволить себе билет на арену? Вы забьете трибуны самыми отпетыми, оголтелыми и пьяными бостонскими фанатами. Получив четыре лишних часа на алкоголь и гулянки перед игрой, зрители превратили трехчасовой матч в вакханалию. Я бы рассказал вам больше, но всю четвертую четверть, камбэк «Финикса» и два первых овертайма я проспал, растянувшись на коленях у отца и людей, сидевших по обе стороны от него[12].
Я очнулся за семь секунд до конца второго овертайма потому, что «Бостон» проигрывал очко и все болельщики (включая моего отца и тех, на чьих коленях я спал) вскочили со своих мест. Все еще толком не придя в себя, я увидел, как Хавличек получил мяч, пошел в проход, ведя своей нелюбимой левой рукой, каким-то чудом попал броском от щита, и спровоцировал самый страшный момент в моей жизни: тысячи сошедших с ума от радости зрителей рванули на паркет, перепрыгивая друг через друга. Это было похоже на тюремный бунт, и я наблюдал за ним в полудреме.
Остальное – уже история: судьи посчитали, что до конца матча оставалась еще секунда (за что на рефери Риччи Пауэрса накинулся пьяный фанат «Бостона»); «Санз» потребовали тайм-аут, которого не было в их распоряжении, и заработали технический; Джо Джо Уайт реализовал технический штрафной, доведя преимущество «Селтикс» до двух очков; «Финикс» ввел мяч от центральной линии, и Гэр Херд завалил бросок с разворота (мне в мои шесть лет показалось, что до корзины было аж пятьдесят футов), сравняв счет; «кельты» с трудом одержали победу в третьем овертайме благодаря игре в «клатче» Джо Джо Уайта и нашего запасного Глена МакДональда. И хотя я проспал самые интересные моменты той встречи, на следующий день Джабал Абдул-Симмонс превратился в самого популярного мальчика в школе – не только потому, что присутствовал на самом известном баскетбольном матче в истории, но и потому, что родители позволили мне не ложиться спать до полвторого ночи[13].
Спустя два дня в Финиксе «Бостон» завоевал тринадцатое чемпионство. В течение следующих двух лет команда стала одной из самых беспомощных в лиге, что, однако, было не так плохо для нашей семьи: из-за постоянных неудач интерес болельщиков к клубу упал, и отец смог (хоть и с трудом) не только приобрести второй сезонный абонемент для меня, но наши места даже перенесли к центру площадки рядом с туннелем имени Нэнси Пэриш, через который игроки, тренеры и рефери выходили из подтрибунных помещений на паркет[14].
Мое место находилось на два ряда ниже места моего отца – он не смог достать нам два места рядом, и единственным вариантом было взять места дальше от туннеля. Естественно, мы не стали этого делать – во время тайм-аутов я просто пролазил под решеткой и стоял в туннеле, болтая с отцом. Что было еще лучше, так это то, что целая плеяда травмированных или завершивших карьеру игроков, а также известных журналистов собиралась в туннеле понаблюдать за матчем. Именно с этим связанно мое любимое юношеское воспоминание: травмированный Марвин Барнс по кличке «Плохие Новости» стоял в полуметре от меня, одетый в длинное шерстяное пальто, облокотившись на решетку. Каждые пару минут, увидев грамотно выполненную «кельтами» комбинацию, мы обменивались с ним взглядами, и он кивал мне с улыбкой, которую можно было перевести как: «Да-да, маленький белый парнишка, я тебя понимаю». И так как я в те годы еще не преодолел свой расовый кризис, всю игру я с завистью любовался его пальто и молился, чтобы он меня усыновил. Этого, увы, не произошло, но между нами состоялся вот такой короткий обмен репликами:
Я (набравшись храбрости к четвертой четверти): Мистер Барнс, а когда вы вернетесь в строй?
Барнс (довольно дружелюбно и со своим афроамериканским акцентом): Пралфлыфвтямф, фдлваофдлоы ущджалфмфв фэраилыжоа, парень.
Барнс отыграл за команду лишь тридцать восемь матчей, но тот самый диалог еще больше сблизил меня с клубом и с еще большей горечью заставил переживать последовавшие затем события. О «кельтской гордости» пришлось позабыть. Нельсон и Хавличек завершили карьеры. Сайлас и Джо Джо были обменяны при странных обстоятельствах. Отчаявшийся Коуэнс потерял часть энтузиазма, который превращал его в особенного игрока. Хайнсон отправился реализовывать свой потенциал самого необъективного комментатора в истории спорта
