Книга Асты - [25]

Свонни говорит, что не может больше ждать. Ей плохо, она задыхается. Она слышала все это — о броненосце «Потемкине», но никого не видит в комнате, никого, кроме матери. На что она надеется? На объяснение? Подтверждение того, что письмо — чепуха, не стоящая внимания? Неизвестно. Она только понимает, что должна выйти с матерью и расспросить ее обо всем.

Почему? Почему нельзя дождаться конца приема? Так думает Mormor и поэтому отвечает раздраженно — дело может подождать, она беседует, рассказывает миссис Йоргенсен про обстрел Одессы. И вгоняет Свонни в краску вопросом:

— У меня нижняя юбка не торчит? Нет? Тогда в чем дело?

Увести Mormor не получается. Свонни уходит на кухню — узнать, смогут ли подавать на стол через десять минут. Все готово, и ей нечего здесь делать. Тут с ней происходит нечто невероятное — с губ срывается ругательство, она наливает шнапс в бокал для шерри, делает большой глоток и швыряет бокал на пол.

Нужно возвращаться в гостиную. Матери не видно, ее вообще нет в комнате. Вероятно, она вышла в холл. Конечно же, смягчилась и отправилась на поиски дочери. Свонни идет к дверям, но тут появляется официантка и сообщает, что стол накрыт. Свонни вынуждена проводить гостей в столовую. Mormor уже там с миссис Йоргенсен, показывает раритетный королевский фарфор из Копенгагена и рассказывает о коллекции какой-то женщины, вышедшей замуж за Эрика Хольста, морского офицера, бывшего кадета с погибшего учебного корабля «Георг Стаге».

Если бы мать оказалась одна, Свонни расспросила бы ее. Сумела бы расспросить. Но когда обед закончился, она впала в ступор и не могла выговорить ни слова. Глоток шнапса и выпивка за обедом оглушили ее, и оставалось единственное желание — поскорее лечь, уснуть, обо всем забыть или надеяться, что, когда она проснется, все пройдет.

Наступил вечер. Торбен где-то проводил время, что редкость для него. Mormor, устроившись на диване, читала «Лавку древностей», но вскоре отправилась к себе, объявив, что день был утомительным. Без сомнения, она хотела посидеть часок в одиночестве и сделать запись в дневнике. У Свонни ужасно разболелась голова. Она даже не взглянула на письмо, которое так и лежало в сумочке. Сумочку она весь день держала при себе. Смотрела на нее и думала о том, что лежит внутри. Словно кто-то сунул туда блевотину или дохлую крысу и рано или поздно ей придется все вычистить.

Задолго до возвращения Торбена она приняла две таблетки аспирина и легла. Они спали в одной спальне, но никогда — в одной постели.

Утром Свонни проснулась часов в пять или даже раньше. И чуть не отправилась наверх к матери, чтобы разбудить ее и сказать: «Прочитай и скажи мне — это правда? Правда? Скажи, что это неправда. Я должна знать».

Но она не сделала этого. По крайней мере, тогда.

6

Когда Свонни заехала к нам рассказать о письме, я случайно оказалась дома. Она появилась в среду, как обычно, даже не стала договариваться о более ранней встрече. Письмо пришло в пятницу, но она заставила себя ждать, потому что «не хотела делать из этого событие». Не показала письмо Торбену и ничего не сказала Mormor. Не позвонила моей маме и не предупредила, что у нее разговор. На самом деле Свонни хотела просто забыть о письме, но не смогла. Да и кто смог бы?

У Свонни, как всегда, была великолепная стрижка. Удивительно, но ее серебристые волосы казались крашеными. Губы с бордовой помадой эффектно выделялись на слегка загоревшем лице. На левой руке сверкало платиновое кольцо с огромным бриллиантом — подарок Торбена. Свонни надела и бриллиантовые серьги, о которых Нэнси Митфорд как-то сказала, что просто они идут увядающему лицу. А я думала, что было бы здорово в таком возрасте выглядеть как Свонни. Я сейчас на десять лет моложе и то так не выгляжу. И это неудивительно.

Она вынула письмо, держа его двумя пальцами, словно щипцами. Жест не показался театральным, это было естественное отвращение. Мама попыталась свести все к шутке:

— Надо же, как ты его.

— Не смейся, Мария, пожалуйста, не надо. Я не вынесу этого.

— Свонни, — спросила мама, — уж не собираешься ли ты поверить этой чепухе?

Свонни беспомощно перевела взгляд на меня, опустила руки и сцепила их, словно иначе они могли опять взлететь вверх.

— Зачем кому-то так говорить, если это неправда? Не может ведь человек взять и придумать.

— Конечно может. Из зависти.

— Этот человек видел вашу фотографию в «Татлере», — добавила я.

— А как он узнал, где я живу? Как смог что-то выяснить обо мне?

— Честное слово, Свон, ты просишь не смеяться, но я сейчас лопну от смеха. Никто, кроме тебя, не поверил бы ни единому слову. На твоем месте я просто сожгла бы письмо.

Свонни ответила очень спокойно, и тогда мы поняли, насколько серьезно она отнеслась к анонимке, как много думала о ней.

— Тебе бы не прислали. Ты похожа на маму.

Тогда моя мама все-таки рассмеялась, но как-то неискренне:

— Тогда надо спросить у нее. Если ты принимаешь все всерьез.

— Я знаю.

— Не пойму — а почему ты до сих пор не спросила? На твоем месте я бы сразу поговорила с ней.

— Мария, ты не на моем месте.

— Хорошо. Извини. Ты должна была поговорить с ней в пятницу, но еще не поздно.