Книга алхимика - [35]
— Но он может остаться с нами? Учиться с нами? — Мне показалось, что Азиз был куда более взволнован, чем я.
— Разумеется, — рассеянно ответил Саид. Все его внимание сейчас было сосредоточено на кусках оленины, которые слуги несли к жаровне. — Он очень умный юноша.
После возвращения в город меня ждало еще одно испытание, куда более сложное: разговор с визирем Салимом. Его вытянутое печальное лицо совершенно ничего не выражало, и по окончании беседы я вышел из его кабинета весь мокрый от пота. С несчастным видом я присел у фонтана во внутреннем дворике, приготовившись к тому, что меня сейчас выставят вон. Так я и сидел там, пока ко мне не подбежал Азиз. Его глаза сияли.
— Ты ему понравился! — воскликнул он. — Понравился! — повторил Азиз и поцеловал меня. В первый раз.
Не думаю, что столь пышная процессия когда-либо посещала наш квартал. Визирь Салим взял с собой эскорт, который обычно брал, отправляясь на переговоры в соседнюю державу. Впереди шли музыканты, которые били в барабаны и трубили в трубы, возвещая о приближении визиря. За ними следовал отряд конников, одетых в красные плащи и доспехи. Далее вышагивали четверо обнаженных по пояс раба-нубийца, чьи умащенные маслом тела блестели на солнце. Нубийцы держали шелковый балдахин над головой визиря: будучи человеком слабого здоровья, он всячески пытался его укрепить и потому предпочитал ходить пешком. За ним на белых конях ехали мы с Азизом и Паладоном. (Я был одет в кремового цвета джеллабу, а на голове у меня красовался тюрбан.) Замыкал процессию отряд пехотинцев. Их доспехи позвякивали при ходьбе, а на копьях, что они держали на плечах, развевались флажки.
И ради чего устроили весь этот спектакль? Визирь Салим, будучи человеком вежливым и чтущим традиции, решил, что обязан лично предстать перед моими родителями и попросить их разрешения дозволить мне переехать к нему в дом.
Что же почувствовали мои родители, когда увидели, как правитель города и наследник престола стоит у порога их дома, склонившись в поклоне, а соседи, облепив все окна, смотрят на происходящее? Тогда я об этом не думал — уж слишком меня пьянила гордыня от осознания собственной важности, уж слишком я был увлечен Азизом и преисполнен трепета перед Паладоном. Впрочем, потом в своих мыслях я нередко возвращался к тому дню. Сейчас я уже в состоянии представить, как сжимались от тоски сердца родителей, когда они поняли, что я их оставлю. Но как они могли отказать просьбе самого визиря, сидевшего у них за столом на кухне? За натянутыми улыбками скрывалась горечь осознания скорой разлуки.
Тем временем Паладон и Азиз, шлепая туфлями, спустились за мной в подвал. Им не терпелось посмотреть на мою лабораторию, о которой я им столько рассказывал. Когда они ее увидели, даже Паладон остолбенел. Раскрыв рот, он долго смотрел на переплетение бесконечных трубок и реторт.
— Надо все забрать с собой, — наконец произнес он. — Даже у ибн Саида такого нет.
И тут на короткий миг я подумал об отце и о том, сколько времени мы провели с ним здесь, в бывшем свинарнике. Мне вспомнилось, как сияли от радости его глаза, когда он глядел на бурлящие в колбах снадобья, на тинктуры, получавшиеся в процессе конденсации; вспомнилось, как он качал головой, восхищаясь гениальным сыном.
— А можно оставить все здесь? — спросил я. — Мы ведь можем купить и другие колбы с трубками, получше. Правда?
— Как хочешь, Самуил, — пожал плечами Паладон. — Просто жалко оставлять все это добро.
— Понимаешь, мой отец сам занимается алхимией и любит ставить эксперименты, — пояснил я, зная в глубине души, что мой родитель больше никогда не воспользуется лабораторией.
— Ты сам это сделал? — Азиз провел изящной рукой по армиллярной сфере.
Я изготовил ее из дерева, но все размеры выдержал правильно, так что ее можно было использовать по назначению, чем я очень гордился. Азиз одарил меня смущенной улыбкой, и я тут же позабыл об отце, польщенный вниманием нового друга.
Мама суетилась у сундука, в который складывала мои вещи. То и дело она вспоминала о чем-то еще, без чего, с ее точки зрения, мне было никак не обойтись. Нубийцы терпеливо ждали, а визирь стоял задрав голову. Казалось, он с интересом изучает потолочные балки.
— Твой талит! Как я могла забыть положить твой талит! — восклицала мать.
(Когда мы приехали в дом визиря, Азиз отдал сундук с моими вещами рабам на кухне, и больше я его не видел).
По изборожденному морщинами лицу моего отца градом катились слезы. Он старался напустить на себя веселый вид, отчего казался еще более несчастным. Прежде чем обнять меня, он сунул мне в руки стопочку книг по астрологии.
— Тебе они пригодятся, — произнес он, — ты хороший мальчик, и прилежно учишься, они принесут тебе пользу.
Я взял их, подумав об огромной библиотеке Салима, в которую заглянул тем утром. Кажется, у меня так и не дошли руки до книг моего родителя. Зачем они мне были нужны? Теперь в моем распоряжении были все комментарии Абу Машара[23], Аль-Кабиси[24]и Аби-р-Риджала[25] к «Четырехкнижию» Птолемея, и я мог сесть за них, когда вздумается. Но я не решился выбросить книги, которые дал мне отец, и хранил их вплоть до недавнего времени. Эти книги — память об отце, — были последним, что я сжег, согреваясь студеной зимой, когда мне пришлось укрыться в пещере. Я чувствовал незримое присутствие теней Илии и отца, которые с печалью взирали на то, что я творю. В тот день, когда я оставил отчий дом, я с беззаботной улыбкой протянул отцовские книги рабу, после чего небрежно обнял родителей. Вскочив на коня, я не оглянулся на них. Я был слишком сосредоточен на том, чтобы не отстать от Паладона с Азизом.
