Книга алхимика - [12]

Огаррио приказал своим бойцам встать вокруг него и принялся отдавать команды. Группами по шесть человек они стали покидать оливковую рощу, один за другим исчезая в полумраке. Затем сержант проверил револьвер и подошел к Пинсону с внуком.

— Думаю, мы не заставим вас долго ждать, — сказал командир. — Оставайтесь здесь с комиссаром и рядовым Муро. Твоим амиго, — он потрепал Томаса по волосам. — Фелипе приглядит за тобой. Поиграете вместе. Правда, Фелипе? И не бойся, если услышишь выстрелы. Понял, малыш? Это просто мы, взрослые, балуемся. — Отвернувшись от мальчика, Огаррио отвел Пинсона в сторону и, стараясь говорить как можно тише, добавил: — Больше я никого не могу оставить с вами. Не делайте глупостей. Не пытайтесь сбежать. Стоит вам дернуться, и Леви вас с внуком пристрелит. Ему и так неймется отправить вас на тот свет, — командир чуть помедлил, кивнул и хлопнул профессора по плечу, — не дайте ему такой возможности. Энтьендес?[7] — Он повернулся и, кинув напоследок взгляд через плечо, поспешил вслед за своими бойцами.

Вокруг было тихо. И вновь Пинсону не удалось поймать тот момент, когда зазвучало птичье пение. Минута, другая, и к первой птахе присоединилась вторая, а за ней и третья. Оливковую рощу озарили первые рассветные лучи, длинными полосами на земле пролегли тени деревьев. Фелипе и Томас, хихикая, играли в прятки. Комиссар, хмуро глядя на Пинсона, держал его под прицелом своего пистолета.

Через некоторое время началась беспорядочная стрельба, которая стихла через пять минут. Потом тишину прорезал одинокий протяжный вопль. Он быстро оборвался, но при этом все же успел до смерти напугать Томаса. Мальчик бросился прочь от Фелипе, пытавшегося отвлечь его кусочком копченой колбасы. Рыдая, Томас кинулся в объятия дедушки.

— Ну-ну, все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо, — твердил Пинсон, гладя внука по голове.

— Я хочу к маме и к папе, — всхлипывал Томас.

— Знаю, — прошептал профессор. — Я тоже.

Комиссар с обеспокоенным видом вскочил и устремил взгляд в сторону города. Раздались три отрывистых свистка. Потом сигнал повторился еще два раза. Леви повернулся к пленникам, и они впервые увидели на его лице некое подобие кривой улыбки.

— Город наш, — промолвил он. — Давайте, поднимайтесь. Сейчас вы увидите, что происходит, когда мы отбиваем город у анархистов.

На мощенных камнем улицах они не встретили ни одной живой души. Двери домов стояли нараспашку. Некоторые двери, судя по их виду, были явно выбиты, другие сорваны с петель. Свернув на широкий проспект, где располагалось большинство городских магазинов и ресторанов, под указателем «Булева де Испания» они увидели труп полицейского, лежавшего на тротуаре. Его фуражка валялась рядом в луже крови. Пинсон закрыл ладонью глаза Томаса. Слишком поздно.

Впереди, между двумя зданиями, некогда являвшимися банками, находилась арка, что вела на площадь, называвшейся Пласа-дела-Реконкиста. Как раз туда и согнали горожан. Часть из них была в ночном белье — по всей видимости, несчастных вытащили прямо из постелей. Мужчины, женщины и дети испуганно жались друг к другу в кольце наставивших на них винтовки солдат.

Командир стоял в самом центре площади и разговаривал с толстяком в малиновой пижаме, который подобострастно кивал в ответ на каждую фразу, сказанную Огаррио. Пинсон ничуть не удивился этой картине. Он знал Рамона Сулуагу еще с довоенных времен, когда тот занимал пост городского алкальде[8]. Когда возникла необходимость, мэр-консерватор в один миг отказался от своих прежних политических взглядов. Стоило смениться власти, как он тут же стал председателем революционного совета, уверяя всех, что всю свою жизнь являлся убежденным анархистом. А теперь, по всей видимости, он пытался убедить Огаррио, что предан коммунистической идее.

— Стоять, — отрывисто произнес Леви, держа в руках карту города. — Нам сюда.

— Но сержант велел нам… — удивленно начал Фелипе.

— Я комиссар и представляю здесь партию. Приказ ты слышал. Выполнять!

Они свернули с проспекта на улицу Святого Иакова. Двое бойцов из отряда Огаррио лениво прохаживались возле хлебной биржи. Они курили, нежась в лучах утреннего солнца.

— Это тюрьма? — отрывисто спросил Леви, кивнув на здание.

Бойцы озадаченно посмотрели на него.

— Отвечай, Бесерра! Я с тобой разговариваю. Доложи обстановку.

Бойцы переглянулись.

— А чего тут докладывать, — пожал плечами Бесерра. — Когда мы досюда добрались, охрана уже сбежала. В камерах полно монахов с монахинями. Они молятся.

— Почему вы их не сторожите? Это же реакционные элементы, предатели, пятая колонна.

— По мне так, они совершенно безобидны. Кроме того, они же под замком. На, держи, — солдат кинул комиссару связку ключей. — Если ты так беспокоишься, можешь пойти и поглядеть на них сам. И смотри, комиссар, не озорничай. Среди монахинь есть и молоденькие, причем парочка очень даже ничего собой.

— Наглеешь, Бесерра? Я это запомню. Настоятельно рекомендую одуматься. Останешься с Муро. Будешь с ним охранять наших пленников, — он кивнул на Пинсона с Томасом. — Мартинес, — повернулся комиссар к товарищу Бесерры, — пойдешь со мной. — С этими словами он скрылся за дверью.