Книга 2 - [3]

А он мне не друг и не родственник,

А он мне заклятый враг.

Очкастый частный собственник

В зеленых, серых, белых «Москвичах».

Товарищи ученые!

Товарищи ученые, доценты с кандидатами.

Замучились вы с иксами, запутались в нулях.

Сидите, разлагаете молекулы на атомы,

Забыв, что разлагается картофель на полях.

Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь

И корни извлекаете по десять раз на дню.

Ох, вы там добалуетесь. Ох, вы доизвлекаетесь,

Пока сгниет, заплеснеет картофель на корню.

Автобусом до Сходни доезжаем,

А там — рысцой. И не стонать!

Небось картошку все мы уважаем,

Когда с сальцой ее помять.

Вы можете прославиться почти на всю Европу, коль

С лопатами проявите здесь свой патриотизм.

А то вы всем кагалом там набросились на опухоль,

Собак ножами режете, а это — бандитизм.

Товарищи ученые, кончайте поножовщину.

Бросайте ваши опыты, гидрид и ангидрид.

Садитесь на автобусы, валяйте к нам в Тамбовщину,

А гамма-излучение денек повременит.

Автобусом к Тамбову подъезжаем,

А там — рысцой. И не стонать!

Небось картошку все мы уважаем,

Когда с сальцой ее помять.

К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми.

Все ловко здесь разместимся, сами скажете потом,

Что бог мол с ними с генами, бог с ними с хромосомами

Мы славно поработали и славно отдохнем.

Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные,

Ньютоны ненаглядные, любимые до слез.

Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные,

Земле ведь все едино — апатиты и навоз.

Накроем стол скатеркою. Валяйте, ешьте пальцами.

Хоть вы там создаете синтетический белок.

Но он такой невкусный. Мы ж вас накормим яйцами,

Дадим с собой картофеля, хоть сумку, хоть мешок.

Для вас тот день покажется и каторжный и адовый,

Сырой картофель в грядках у ученых не в чести.

Зато впервые сможете повкалывать наглядно вы

И пользу ощутимую народу принести.

Так приезжайте, милые, рядами и колоннами.

Хотя вы все там химики и нет на вас креста,

Но вы ж там все задохнетесь, за синхрофазотронами,

А здесь места отличные, воздушные места.

Товарищи ученые. Не сумневайтесь, милые,

Коль, что у вас не ладится, ну там не тот эффект,

Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,

Денечек покумекаем и выправим дефект.

Памяти Василия Шукшина

Еще ни холодов, ни льдин,

Земля тепла, красна калина,

А в землю лег еще один

На Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал,

Народец праздный суесловит,

Смерть тех из нас всех прежде ловит,

Кто понарошку умирал.

Коль так, Макарыч, не спеши,

Спусти колки, ослабь затылок,

Пересними, перепиши,

Переиграй, останься живым.

Но в слезы мужиков вгоняя,

Он пулю в животе понес,

Припал к земле, как верный пес.

А рядом куст калины рос,

Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает

И дергает по одному.

Такой наш брат ушел во тьму!

Не буйствует и не скучает.

И был бы «Разин» в этот год.

Натура где? Онега, нарочь?

Все печки-лавочки, макарыч.

Такой твой парень не живет!

Вот, после временной заминки,

Рок процедил через губу:

Снять со скуластого табу

За то, что видел он в гробу

Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле

И с тяжким грузом на горбу,

Чтоб не испытывал судьбу,

Взять утром тепленьким в постели.

И после непременной бани,

Чист перед богом и тверез,

Взял да и умер он всерьез,

Решительней, чем на экране.

Кто кончил жизнь трагически

Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт,

А если в точный срок, так в полной мере.

На цифре 27 один шагнул под пистолет,

Другой же в петлю слазил в «Англетере».

А 33 — Христу. Он был поэт, он говорил:

Да не убий. Убьешь — везде найду, мол.

Но гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,

Чтоб не писал и ни о чем не думал.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.

Вот и сейчас, как холодом подуло.

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,

И Маяковский лег виском на дуло.

Задержимся на цифре 37? — Коварен бог.

Ребром вопрос поставил: или-или

На этом рубеже легли и Байрон и Рембо,

А нынешние как-то проскочили.

Дуэль не состоялась иль перенесена.

А в 33 — распяли, но не сильно.

А в 37 — не кровь, да что там кровь, и седина

Испачкала виски не так обильно.

Слабо стреляться. В пятки, мол, давно ушла душа.

Терпенье, психопаты и кликуши.

Поэты ходят пятками по лезвию ножа

И режут в кровь свои босые души.

На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е»

Укоротить поэта. Вывод ясен. И нож в него.

Но счастлив он висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен.

Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр:

Томитесь, как наложницы в гареме…

Срок жизни увеличился. И, может быть, концы

Поэтов отодвинулись на время.

Да, правда, шея длинная — приманка для петли,

И грудь — мишень для стрел, но не спешите:

Ушедшие не датами бессмертье обрели,

Так что живых не очень торопите.

Честь шахматной короны

Подготовка

Я кричал: «Вы что там, обалдели?

Уронили шахматный престиж».

А мне сказали в нашем спортотделе:

«Вот прекрасно, ты и защитишь.

Но учти, что Фишер очень ярок,

Он даже спит с доскою, сила в нем,

Он играет чисто, без помарок». —

Ничего я тоже не подарок,

У меня в запасе ход конем.

Ох, вы мускулы стальные,

Пальцы цепкие мои,

Эх, резные, расписные,

Деревянные ладьи.

Друг мой, футболист, учил: «Не бойся,

Он к таким партнерам не привык,

За тылы и центр не беспокойся,

А играй по краю, напрямик».

Я налег на бег, на стометровки,