— Я вам буду чрезвычайно обязан, если вы дадите мне об этом знать, когда это выяснится. Об этом, а также обо всем, что будет найдено в сейфе. Весьма вам буду благодарен за любезное осведомление… В несколько часов вы установили очень многое. Кому поручен розыск по этому делу? Антипову?
— Да, Антипову.
— Желаю вам успеха. Он пускал полицейских собак?
— Нет еще.
— Это иногда — далеко не всегда, впрочем, достигает цели. Я нисколько, разумеется, не настаиваю, это ваше дело. Мое дело только быть в курсе. Надеюсь, будете меня осведомлять и дальше… Еще раз вас благодарю и прошу извинить, что побеспокоил… понапрасну.
Он встал и простился. Следователь сделал несколько шагов, провожая его к выходу. У двери Федосьев остановился и спросил:
— А что же Александр Михайлович Браун? Его вы, собственно, почему к себе вызывали? Я встретил его, входя к вам…
— Он живет в этой гостинице и был хорошо знаком с Фишером, я рассчитывал кое-что у него узнать.
— И что же, узнали что-нибудь?
— Почти ничего… Ваше Превосходительство его знаете?
— Мы учились одновременно в университете, правда, по разным факультетам и курсам.
— Он по происхождению из немцев?
— Не могу вам сказать, вероятно, из обрусевших инородцев.
— Интересное лицо… Он знаком также и с Загряцким.
— Да? У нашего знаменитого ученого странные знакомства… Не у Загряцкого ли он научился пить вино с утра?..
Федосьев негромко засмеялся и вышел из комнаты.
Hall гостиницы «Палас», ярко освещенный люстрами, был переполнен. Столики сияли белоснежными скатертями, серебром. Скрипач, толстый румын, с потным оливкового цвета лицом и черно-синими волосами, на бойкой руладе оборвал модную песенку и, радостно оглядев публику, заиграл румынский гимн. Никто не поднялся. Послышался смех. Скрипач раздул черные ноздри и возвел глаза к люстре. Но, по-видимому, не слишком обиделся и принял смех, как должное.
По лестнице, в шубе, опираясь на палку, спустился Браун и прошел мимо hall'а. Мальчик в курточке с золочеными пуговицами повернул перед ним вертящуюся дверь. Подуло сырым холодным ветром.
На мачте Зимнего Дворца ветер трепал штандарт. У колонн по сторонам от главных ворот замерли великаны часовые. Браун приблизился ко дворцу и пошел к Зимней Канавке. Снежная пыль, как стая мошек, вилась вдали вокруг фонаря. Капли воды тоскливо обрывались с краев герба, с фигур и ваз на карнизах, со сводов галереи. На набережной было темно и пустынно. Свистел осенний вечер. Браун подошел к перилам и наклонился над водой. Затем торопливо вынул из кармана никелированный ключ, осмотрелся и швырнул его в воду.
У известного адвоката Семена Исидоровича Кременецкого на большом приеме должны были сойтись не только присяжные поверенные, составлявшие его обычное общество, но также профессора, артисты, писатели, общественные деятели. Обещало приехать и несколько второстепенных сановников, склонявшихся к оппозиции с 1915 года. К Кременецкому, несмотря на его радикальные взгляды и на еврейское происхождение (он, впрочем, еще в ранней молодости принял лютеранскую веру), относились благосклонно многие сановники, не исключая старого сенатора Медведева, грозы всех адвокатов России. Более умные из сановников находили, что либеральные убеждения почти так же обязательны при общественном положении Кременецкого, как умеренно-консервативные взгляды в их собственном положении. Должен был прибыть на прием и видный член британской миссии в Петербурге, майор Вивиан Клервилль, с которым недавно познакомился Кременецкий. Присутствие представителя союзных армий, как думал хозяин дома, сообщало особый характер вечеру, как бы намечая ту платформу, на которой объединялись теперь сановники с радикальной интеллигенцией.
Кременецкий был сторонником войны до полной победы, хотя и не слишком верил в полную победу. Он смолоду учился в Гейдельбергском университете и вывез оттуда, кроме обязательного для всех бывших гейдельбержцев запаса одних и тех же анекдотов о Куно Фишере, еще и уверенность в несокрушимой мощи Германии. Но он придерживался союзной ориентации, немцев недолюбливал и считал их всех мещанами, судя о них, главным образом, по своим квартирным хозяйкам.
На приеме предполагалось и музыкальное отделение, с участием передового композитора и певца, тенора частной оперы. Композитор играл бесплатно, — он везде и всегда был рад исполнять свои произведения, а тем более на вечере у Кременецкого, который и в музыке придерживался передовых взглядов: говорил, что для него музыка начинается с Дебюсси. Певец же получал за свое выступление четыреста рублей, уже отложенных хозяйкой в конверт (его предполагалось всунуть после ужина певцу незаметно, хотя сумма эта была заранее точно установлена по телефону не без полушутливого торга, — певец хотел пятьсот).
По случаю большого приема обед был подан раньше обычного и продолжался очень недолго. После обеда хозяин, очень высокий, грузный и рыхлый блондин, походивший на актера — любимца дам, второй раз в этот день выбрился в своей маленькой спальне перед огромным трехстворчатым зеркалом. Затем он надел, морщась, туго накрахмаленную белую рубашку и смокинг. Надевая брюки, он с неудовольствием заметил, что пуговицы сошлись на животе не очень легко, хотя смокинг был сшит недавно. «После войны сейчас же надо будет съездить в Мариенбад, — подумал он. — Хлеба, говорят, нужно есть меньше…»
