Клык на холодец - [79]

* * *

Он опустил нос к земле, принюхиваясь. След не выветрился, и долго ещё не выветрится – во всяком случае, для его острого, как ни у кого во всём Лесу, нюха. Всё ясно – недавно, не больше двух восходов Солнца, по тропе прошли гладкокожие. Трое? Нет, четверо. Запахи сильные, яркие, особенно один – этот остро пахнет страхом и злобой.

Сейчас эти четверо в подвале у вожака плохих, но послание надо доставить другим – тем о ком думала гостья. Они на свободе, и если сделать всё, как надо – придут и избавят Стаю от плохих. И тут нюх не помощник, слишком далеко, никакой ветер не донесёт до шершавого собачьего носа тонкую струйку запаха, за которую можно ухватиться и бежать, бежать, перепрыгивая корни, подныривая под низко нависшие ветки, пока не окажешься на месте.

Выход один – подняться к Центру Мира, туда, где стоит Оно. Малой объяснял: Оно чувствует всех, кто ходит по Его корням – а значит, и тех, нужных добрых тоже. Иначе и быть не может, ведь Его корни повсюду. На севере они тянутся далеко за железные полосы, проложенные по земле, на востоке – утыкаются в самый край Мира, куда Малой настрого запретил ходить. И как-то раз даже побил Корноухого, вознамерившегося этот запрет нарушить. Но Корноухого больше нет, он ушёл, далеко, насовсем. И это грустно – с ним было весело, несмотря на вздорный, порой даже упёртый характер. Теперь в шкуре Корноухого бегает другой отвратительный, опасный, невыносимо смердящий чернотой.

Эту черноту распространяют плохие, те, что выгнали Стаю из парка. Она, едкая, ядовитая и способна, как уверял Малой, отравить даже Его корни – недаром их больше нет под парком. Зато и самим плохим нет хода к Центру Мира – каждый раз, когда они пытаются пройти, Оно застит им зрение и нюх, вынуждает петлять, долго, мучительно искать обходные пути. Недаром именно туда Малой увёл Стаю после облавы, чтобы отдохнуть, зализать раны, собраться с силами.

Подходить к Нему слишком близко не стоит – это Малой тоже объяснял, повторял много раз, пока каждый из Стаи не запомнил урок накрепко. Но это сейчас и не нужно: достаточно войти в рощу на склоне Центра Мира, и обычные чувства – зрение, слух, нюх – растворятся в огромной, празднично-зелёной с осенним лиственным золотом картинке. И если не отвлекаться на посторонние образы – картинка оживёт, и тут уж не зевай: вспыхнет, пробежит по зелёно-золотистым линиям Его корней весёлая искорка, и надо будет торопиться за ней, не отставая ни на один прыжок, и в итоге, искорка приведёт, куда нужно. Правда, это всё случится не на самом деле, а в навеянном Им сне – но зато можно запомнить дорогу, чтобы потом, удалившись от Центра Мира не ошибиться, не тыкаться туда-сюда в напрасных поисках.

Он весело, обрадовано тявкнул – оказывается, нужные добрые совсем рядом, всего в четверти часа бега от Центра Мира. Пять расплывчатых зеленоватых фигур, одна из которых подсвечена звёздочками-блёстками. Всё верно, именно к этому доброму и обращены мысли гостьи, это его она призывала на помощь. Но сам он этого не видит: добрые – они, конечно, умеют делать много всяких хитрых штучек, но в главном глухи и беспомощны, хуже трёхмесячного щенка.

Что ж, цель найдена, теперь поручение исполнить совсем просто. Правда, добрые зачем-то забрались на высокую башню, и так не хочется карабкаться по твёрдым холодным ступеням, где повсюду острые обломки и ржавые прутья, о которые так легко поранить подушечки лап. Нет уж, лучше подождать внизу – ведь не навсегда бестолковые добрые забрались на эту верхотуру, спустятся же они когда-нибудь?

Осталось весело помахать хвостом, благодаря Его за помощь, тявкнуть и потрусить вниз с холма, радуясь пузырящимся во всём теле искоркам радости и едва сдерживаясь, чтобы не перейти на беспечный щенячий бег. Пока ещё рано забывать об осторожности: мало ли, какие напасти таятся в густой траве?

XXXI

– Фы, дяфя, нафёл вфемя сфеяфся! – Мессер затравленно озирался, то и дело сплёвывая кровавой слюной. – Фого и гляфи, лоф зелёфкой намафут, а он фуда фе..

– Лоб зелёнкой нам, считай, уже намазали. – отозвался Виктор.

– А что смеюсь – так анекдот вспомнил. Старый, ещё советский. Рассказать?

– А чё, валяй… – лениво отозвался Чекист. Бредовость ситуации его уже не напрягала. Перегорел.

– Прислали в леспромхоз новую японскую бензопилу. Ну, мужики покумекали, завели – и попробовали распилить полено. «Вж-ж-ж!» – сказала японская бензопила. «У-у-у, мля…» – удивились русские мужики и принесли бревно. «Вж-ж-ж! – сказала японская бензопила. «У-у-у, мля…» – почесали затылки русские мужики и подсунули под цепь лом. «Хрясь!» – сказала бензопила. «А-а-а, мля!» обрадовались русские мужики.

– Хы-ы-ы – кх-кх!.. – закашлялся Мессер. – Чисфа пфо фебя, фля фуду!

Командир через силу выдавил смешок. Остальным и вовсе было не до веселья: бойцы сидели, привалившись друг к другу, с руками, стянутыми за спиной. Неугомонный Мессер попробовал, было, зубами распустить узел на запястьях соседа, но не преуспел, получил прикладом между лопаток от бдительного охранника. И ещё раз, но уже в зубы – стоило только завести надоевшее «я тя, сучару, запомнил, вот погоди, выйду…»