Клык на холодец - [76]

От боли и жалости к себе хотелось плакать. Лиска вспомнила, как егерь ласкал губами пальчики её ножек, кожу на пяточках – нежную, розовую, бархатистую. Как и любая нормальная девушка, она тщательно, по всем правилам следила за ними, стараясь поддерживать в идеальном – нет, в идеальном! – состоянии: с регулярным педикюром, тщательным удалением загрубелостей и натоптышей. А это ох, как нелегко в Лесу, где главный способ передвижения – на своих двоих, где, как класс, отсутствуют тротуары, туфли на шпильках и спа-салоны. Выручали кой-какие снадобья, о которых замкадные модницы могли только мечтать.

И вот, пожалуйста: ступни в глубоких порезах и кровавых ссадинах, пальцы сбиты. И это почему-то расстраивает куда больше, чем то, что по её вот-вот следу ринется, завывая и улюлюкая, погоня с жуткими псами-чупакабрами.

А значит – придётся пересилить себя и встать. Далеко на таких ногах, конечно, не уйти, остаётся надеяться, что татуированному мерзавцу и его подручным пока время не до неё.

Лиска ухватила за лямки верхний рюкзак – на самом деле, это был солдатский вещмешок – и вытащила из ямы. Узел, стягивающий горловину, сопротивлялся недолго, и когда он поддался её острым ноготкам, на землю высыпалось содержимое: комплект солдатского бязевого белья, выцветшая, штопаная гимнастёрка («хэбэ бэу» – всплыло слышанное неизвестно где) и увесистый свёрток в промасленной бумаге. Кроме того, в «сидоре» (так, кажется, называют это древнее приспособление?) нашёлся завёрнутый в тряпицу котелок, содержащий невеликий запас провизии: шмат копчёного сала, скрученные полоски вяленой оленины, две саговые лепёшки и ломтик добрынинского виноградного лаваша. Заинтересованно принюхивавшегося щенка девушка угостила олениной, а сама обошлась «лёгкой закуской лесовика» – кисло-сладким, клейким лавашом, застревавшим между зубами и восхитительно таявшим на языке. Увы, запить лакомство было нечем: флягу хозяин вещмешка забрал с собой, и теперь из неё, надо думать, пили негодяи-грачёвцы.

Жизнь потихоньку налаживалась, пришло время заняться ногами. Припомнив слова Чекиста – «тряпками замотаем, что ли…» – Лиска разорвала на полосы рубаху с гимнастёркой и тщательно, в несколько слоёв, укутала многострадальные ступни. В последний момент, повинуясь толчку интуиции, она обильно смазала раны и ссадины салом. Получилось уродливо, но мягко – теперь хотя бы не надо было при каждом шаге сдерживать болезненный стон. Мимоходом Лиска пожалела, что не умеет плести лапти, вроде тех, что носят иногда фермеры – поверх эдаких «онучей», или как там это называется, смотрелось бы вполне органично.

Напоследок она развернула свёрток, и обнаружила в нём большой, вытертый до белизны револьвер. Взвесила на ладони, крутанула ребристый барабан (как и большинство обитателей Леса, она неплохо разбиралась в оружии) – все шесть патронов на месте, пялятся из камор тупыми свинцово-серыми головками. Лиска тряхнула головой и решительно засунула оружие за пояс. Теперь просто так её не взять!

Что ж, больше поводов оставаться на месте не нашлось. Девушка кое-как она поднялась (израненные ступни всё-таки побаливали) и зашарила вокруг в поисках подходящей палки.

Щенок, старательно обрабатывавший своими зубками- иголочками кусок оленины, жизнерадостно затявкал и, завиляв хвостиком, кинулся к кустам. Лиска рванула из-за пояса револьвер, нашарила пальцем рубчатую спицу курка – и, не успев взвести, застыла, поражённая до глубины души.

* * *

В прежней своей замкадной жизни Лиска-Василиса была, конечно, знакома с историей о Маугли. И, оказавшись в Московском Лесу, услышала местные байки о потерявшемся в дни Зелёного Прилива мальчике, приставшем к стае то ли волков, то ли одичавших собак.

И вот – герой этих историй стоит перед ней. Только у этого «Маугли» не висел на шее, как у его рисованного предшественника, «Железный Зуб», не было копны чёрных волос и медной, опалённой солнцем кожи. Её, строго говоря, вообще не было – не считать же за кожу древесную кору, бугристую, растрескавшуюся, пестрящую пятнами лишайника, неплохо сочетающимися с буро- зеленоватыми, до плеч, космами мха, заменяющими волосы? В них, там, где у нормального человека должна быть макушка, застрял то ли клубок прутьев, то ли бурый гриб-дождевик, то ли старое птичье гнездо. Амулет? Украшение? Головной убор?

Физиономия Лешачонка – так Лиска сразу окрестила забавное создание – расплылась в улыбке. Улыбка эта показалась ей совершенно детской, несмотря на избороздившие лицо трещины- морщины, замшелую кожу-кору на скулах и глубоко, словно в дупла, запавшие ярко-зелёные глаза.

Ей не раз случалось встречать лешаков, этих «бомжей Леса». С некоторыми она даже была знакома – например, со знаменитым Гошей с Воробьёвых Гор, водящим дружбу с университетскими биологами.

Но, чтобы лешак-ребёнок? Хотя, если подумать: чему тут удивляться? Были ведь до Зелёного Прилива и брошенные дети, и детские дома – так почему не появиться и Лешачонку-Маугли?

Тем более, что и волки тут были. Вернее, собаки – крупные, кудлатые, с жёлтыми клыками в капающих слюной пастях. К ним- то и поскакал щенок – и самый крупный пёс обнюхал его, облизал от носа до кончика хвоста большим розовым языком, а несмышлёныш в полнейшем восторге повалился на спину, виляя хвостиком, поскуливая, выпрашивая у