Клык на холодец - [20]

– Ну, чего встал? – Бич нетерпеливо ткнул напарника в спину. Шагай уже… Студент!

Двор Обители поражал пустотой. Это был сплошной газон; зелень карабкалась на полуразрушенные стены изумрудно-зелёными древолианами, плющом и вездесущим проволочным вьюном – обычная картина для Леса, украшавшего так любое здание. В плетях ползучей растительности выделялись лиственные сгустки, усыпанные мелкими ярко-белыми но ли ягодами, то ли крошечными бутонами.

– Омела. – пояснил егерь. – Одно из трёх священных растений друидов – терновник, омела и дуб. Дубы ты уже видел, а омела – вот! – А где терновник?

– Снаружи, вдоль стен, сплошной пояс. Колючей проволоки не надо, хрен там пройдёшь без огнемёта.

В центре двора громоздился здоровенный, в два человеческих роста менгир. Не бетонная глыба, не кусок кирпичной стены, уцелевшей после обрушения здания – скала, дикая, из красноватого гранита, не тронутая инструментами каменотёсов.

У подножия маячили фигуры в бесформенных, до пят, балахонах и с посохами в руках.

Друиды.

Один из стоящих поднял посох, и Бич, замер, словно налетев на невидимую преграду. Егор последовал его примеру, успев украдкой оглянуться, за что был наказан тычком локтя и раздражённым шипением: «Стой смирно, Студент. Дождёшься, устроят нам вырванные годы…»

Он успел заметить, что Трен за ними не последовал – остался снаружи, у ворот, и теперь во всём дворе не было никого, кроме их двоих.

И неподвижных фигур возле менгира.

– Теперь ждём… – прошептал Бич.

– Долго?

– Как придётся. Может, пять минут, может час. А может и сутки, это уж как повезёт.

– А как же…

– Каком кверху! – вызверился егерь. – Ты адиёт всегда, или только когда я тебя вижу? Сказано – «стоять», значит стой.

– А золотолесцы где? Обещали же третейский суд, значит, и они должны быть!

Новый толчок локтём, куда чувствительнее прежнего. Егор охнул, схватившись за рёбра.

– Ты того, полегче, я же…

– Я-я… – передразнил напарник. – Головка от буя! Обещали ему… У друидов свои порядки: никаких тебе выступлений сторон, споров, адвокатов и прочих гримас правосудия.

– Ты уже бывал на таком суде?

– Да. Один раз, из-за… впрочем, неважно. Что не рассказал обо всём заранее – извини, сам поймёшь. Потом.

Егор пожал плечами. Спорить, похоже, не имело смысла.

– И вот ещё что… – в голосе егеря угадывалась тревога. – Ты, Студент, если задумал соврать или недоговорить – лучше брось эту затею. Да ты и не сможешь, только опозоришься.

– Не смогу? Это ещё почему?

– Свидетелю дают отпить из Дубового Кубка. Считается, что всякий, кто его пригубит, не сможет солгать.

– Какая-нибудь сыворотка правды, вроде пилюль, которыми ты Лину пичкал?

– А я доктор? – пожал плечами егерь. – На вкус – вода и вода. Из родника, бьёт, прямо под этой скалой. А когда выпьешь, накладывают на запястья Белые Путы, то есть ветки омелы. Это чтобы ты молчал обо всём, что услышишь на суде.

– И что, в самом деле, не можешь рассказать?

– Не знаю, не пробовал. Друиды, Студент, не любят, когда кто-то треплется об их делах.

Один из друидов снова вскинул посох, и двор заполнил густой медный гул, как от огромного гонга. Егор чуть не сел на траву – ноги враз сделались ватными.

Бич подхватил напарника под локоть.

– Давай, Студент, соберись – и пошли. Не стоит заставлять их ждать.

* * *

Судей было трое. Они, как и все друиды, носили кельтские имена – Лугайл, Адна и Седна. Мальчишка-послушник с поклоном подал Егору чашу, словно склеенную из живых дубовых листьев. Чаша до краёв была полна водой, и Егор принял его с некоторой опаской – казалось, хрупкий сосуд сомнётся в ладонях, и содержимое выплеснется на одежду. Но выяснилось, что кубок не уступает в прочности хрусталю или серебру.

Мальчишка дождался, когда он осушит кубок до дна, после чего другой послушник, постарше наложил на запястья «свидетеля» согнутые в кольца прутья, покрытые белой корой, и те сами собой стянулись в наручники. Егор попробовал пошевелить руками – путы немедленно сжались, чувствительно впившись в кожу.

Дальнейшее слилось в череду невнятных, отрывочных картинок. Вот Лугайл что-то говорит, и Егор послушно повторяет за ним непонятные распевные фразы. Вот Адна, задаёт вопросы на чужом языке, и Егор отвечает – на том же незнакомом наречии. Вот послушники берут его под руки, один проводит по Белым Путам маленьким бронзовым серпом, и те послушно распадаются на куски…

Ни Лины, ни других золотолесцев Егор так и не увидел. В какой- то момент он понял, что они с Бичом снова стоят у ворот Обители, но как они попали сюда, и какое решение вынесли в итоге судьи – стёрлось из памяти напрочь.

Подошедший Трен подал обоим по свитку из грубой, неровной бумаги, в которой кое-где виднелись вкрапления мелких щепочек и стебельков.

– Судебное постановление, по всей форме… – пробурчал егерь. – Бюрократы хреновы, а ещё друиды!

Егор торопливо развернул свиток. Внизу текста вместо гербовой печати был выписан зелёными чернилами замысловатый вензель в виде уже ему знакомого дерева Иггдрасиль. Трен, не обративший на слова егеря ни малейшего внимания, схватил того за руку и бесцеремонно кольнул подушечку пальца крошечным бронзовым ножичком. Выступила капля крови, Бич зашипел, сдерживая ругательство, а друид уже прижимал пострадавший палец к свитку. Молодой человек с удивлением увидел, как красное пятно в виде отпечатка пальца побледнело и растаяло без следа, впитавшись в пористую поверхность бумаги.