Кляйнцайт - [7]
Гляди, сказал глокеншпиль, выставляя два ряда своих серебряных пластинок, видишь, каждая нота обозначена буквой: G, A, B, C, D, E, F и так далее. G#, A#, C#, D#, прочел Кляйнцайт на пластинках верхнего ряда. Как ты произносишь #?
На полтона выше, сказал глокеншпиль.
Кляйнцайт взял одну из палочек, попробовал несколько нот. Глокеншпиль издал ряд серебристых звуков, которые долго еще дрожали, повиснув в воздухе. Волшебно, подумал Кляйнцайт. Аж жуть берет. Я мог бы сочинить несколько мелодий, подумал он, и записать их нотами, чтобы можно было наигрывать их снова.
Вот так, сказал глокеншпиль. Ты музыкальный. Кто музыкален, кто нет. Ты — да.
— Я возьму это, — сказал Кляйнцайт хозяину. — Что это такое?
-- 48 фунтов 50 пенсов вместе с футляром, — ответил тот. — Глупо, конечно, столько платить за футляр. В картонной коробке пойдет за 35.
— Я имею в виду, что это? — сказал Кляйнцайт. — В смысле, инструмент.
— Глокеншпиль, — произнес хозяин, наклоняя голову, чтобы лучше видеть Кляйнцайта.
Кляйнцайт кивнул. Глокеншпиль. Он выписал чек и унес глокеншпиль в своем футляре. Девушки в сквере смотрели на футляр, смотрели на него.
Может обернуться чем угодно
На выходные Медсестра лежала в постели, спала и не спала. Не видела снов, но и не просыпалась. В каком‑то промежуточном состоянии. Она слышала колебания серебристых нот, видела себя в переходе Подземки. Интересно, почему, думала она. Иногда мне кажется, будто я в самой середке мира и не могу выбраться.
Говори, сказал Бог.
Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, отозвалась Медсестра. Творца неба и земли, и всего видимого и невидимого, и в единого Господа Иисуса Христа…
Ради Христа, говори, повторил Бог.
Прошлой ночью, произнесла Медсестра, когда умер тот юноша, с гендиадисом, я хотела кинуться к Кляйнцайту, обнять его, я хотела, чтобы и он обнял меня.
Как так? — спросил Бог.
Ты знаешь, как, сказала Медсестра. Ты ведь все знаешь.
Нет, не все, сказал Бог. Я не знаю чего‑то так, как люди это знают. Я — это я и все такое, но я ничего по–настоящему не знаю. Расскажи, как ты хотела обнять Кляйнцайта.
Об этом слишком утомительно рассказывать, сказала Медсестра. Надоело постоянно трепать языком. Просто его не было в палате, когда я пришла к нему. Если он сбежал, мне не хотелось бы об этом думать.
Почему? — спросил Бог.
Ты действительно ничегошеньки не знаешь, заключила Медсестра. Время принять душ, приказала она своим ногам. Босые, они отнесли ее в ванну.
Позднее, уже не в своем сестринском облачении, а в обтягивающем брючном костюме, она пришла в палату. Охи, вздохи, страстные взгляды. Кляйнцайт был уже в своей постели в самом дальнем ряду у окна, уставив глаза на нее через всю длину палаты и проникая взглядом сквозь ее одежду, как и в первый раз. Доктор Налив, в сопровождении двух сиделок, дневной сестры и молодых дежурных врачей Плешки, Наскреба и Кришны, как раз заканчивал свой обход у последней койки, на которой лежал больной полумраком.
— Ну, мистер Нокс, — сказал доктор Налив, — сегодня вы выглядите гораздо ярче, чем совсем еще недавно.
Нокс вежливо улыбнулся.
— Думаю, мне лучше, — произнес он.
— О да, — подтвердил доктор Налив, — думаю, так оно и есть. Ваше внутреннее сгорание сейчас куда более регулярно. Мы подержим вас на той же дозировке «пыла» и последим за вашим состоянием.
Группа переместилась в кабинет Медсестры, она вошла последней.
— У него в анамнезе частичное затмение, вот у этого, — сказал доктор Налив. — Нам, возможно, понадобится еще одна рефракция.
Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя.
— А как быть с Кляйнцайтом? — спросила Медсестра. — С тем, у которого гипотенуза.
— Какая преданность своему делу! — вместо ответа восхитился доктор Налив. — Даже в свой выходной день она не выбрасывает работу из головы.
— Как быть с ним? — повторила Медсестра. — Кляйнцайт. Гипотенуза.
— Ну, вы же видите, какая у него полярность, — сказал доктор Налив. — Может обернуться чем угодно.
— Обернуться вниз? — спросил Плешка.
— Или вверх? — спросил Наскреб.
— На восток? — спросил Кришна.
— Или на запад? — спросила Медсестра.
— Разумеется, — сказал доктор Налив. — И имейте в виду, что при подобной гипотенузе, как правило, возникают проблемы и с асимптотами. Мы вовсе не хотим, чтобы он потерял свою ось, и в то же время мы обязаны следить за его тональностью. Прогоним‑ка его через тесты Баха–Евклида, посмотрим на результат.
Медсестра подошла к койке Кляйнцайта у окна.
— Доброе утро, — произнесла она.
— Доброе утро, — сказал Кляйнцайт. Они одновременно взглянули на койку Легковоспламеняющегося. Сейчас на ней спал какой‑то толстяк. Хроническое незаполнение объема. Монитора при нем не было.
Ну? — сказало ее лицо.
Кляйнцайт указал на глокеншпиль под койкой.
— Скрипичка, — сказал он. — Все на складе.
Медсестра раскрыла футляр, осторожно дотронулась пальцами до серебряных нот.
Соберись, сказал глокеншпиль.
Для чего? — спросила Медсестра.
Соберись, сказал глокеншпиль.
Медсестра захлопнула футляр, села в кресло, кинула взгляд на Кляйнцайта, улыбнулась, покивала, ничего не говоря.
Кляйнцайт улыбнулся в ответ, тоже, ничего не говоря, покивал.
Роман Рассела Хобана «Мышонок и его отец» – классика жанра детской литературы и в то же время философская притча, которая непременно отыщет путь к сердцу взрослого читателя. В этом символическом повествовании о странствиях двух заводных мышей тонкий лиризм сочетается с динамичностью сюжета и яркими, незабываемыми образами персонажей. Надежда и стойкость на пути к преображению и обретению смысла бытия – вот лишь одна из множества сквозных тем этой книги, которая не оставит равнодушным ни одного читателя, задающегося вопросами жизни и смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Амариллис день и ночь» увлекает читателя на поиски сокровенных истоков любви, в волшебное странствие по дорогам грез и воспоминаний. Преуспевающий лондонский художник Питер Диггс погружается в сновидения и тайную жизнь Амариллис – загадочной и прекрасной женщины, которая неким необъяснимым образом связана с трагедией, выпавшей на его долю в далеком прошлом. Пытаясь разобраться в складывающихся между ними странных отношениях, Питер все больше запутывается в хитросплетениях снов и яви, пока наконец любовь не придает ему силы «пройти сквозь себя самого» и обрести себя в душе возлюбленной.
Британский романист американо-еврейского происхождения Расселл Хобан – это отдельное явление в англоязычной литературе, магический сюрреалист, настоящий лондонец, родившийся в Пенсильвании, сын украинских евреев, участник Второй мировой. Сперва Хобан писал только для детей, но с 1973 года – как раз с романов «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» (1973) и «Кляйнцайт» (1974) – он начинает сочинять для взрослых, и это наше с вами громадное везение. «Додо Пресс» давно хотелось опубликовать два гораздо более плотных и могучих его романа – две притчи о бесстрашии и бессмертии, силе и слабости творцов, о персонально выстраданных смыслах, о том, что должны или не должны друг другу отцы и дети, «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» и «Кляйнцайт».
Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
Политический заключенный Геннадий Чайкенфегель выходит на свободу после десяти лет пребывания в тюрьме. Он полон надежд на новую жизнь, на новое будущее, однако вскоре ему предстоит понять, что за прошедшие годы мир кардинально переменился и что никто не помнит тех жертв, на которые ему пришлось пойти ради спасения этого нового мира…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.