Кляйнцайт - [19]
Пиши, приказала желтая бумага.
Нет, отрубил Рыжебородый. Ни фига. Ни словечка.
Пиши, повторила бумага. Ты что, думаешь, я тут в игры играю?
Мне до фонаря, что ты там делаешь, сказал Рыжебородый.
Пиши, или я убью тебя, проговорила бумага. И твоя история подойдет к концу сегодняшним утром.
А плевать, сказал Рыжебородый.
Я убью тебя, угрожающе сказала бумага. Я серьезно.
Давай, отозвался Рыжебородый. До фонаря.
Ладно, сказала бумага. К реке.
Рыжебородый сел на поезд, идущий к реке.
Выходи, приказала бумага. Вверх, к набережной.
Рыжебородый оставил поезд, вышел на набережную, глянул через парапет. Отлив. Тина. Вода упала почти наполовину.
На ту сторону, приказала бумага.
Отлив, сказал Рыжебородый.
Все равно на ту сторону, сказала бумага.
Рыжебородый вытащил из своей сумки всю желтую бумагу, метнул ее через парапет, так что она рассыпалась веером и тихонько опустилась на речную тину.
Себя, а не меня, завопила желтая бумага. К ней метнулись чайки, покружились вокруг, отвергли.
Рыжебородый тряхнул головой, вытащил из другой сумки бутылку вина, отошел к скамейке, принял привычную позу бродяги–с-бутылью–вина.
Это был твой последний шанс, сказала бумага, лежа на тине. Больше никакой желтой бумаги для тебя не будет.
Рыжебородый кивнул.
А что бы мы могли сотворить вместе! — произнесла бумага, ее голос становился все слабее.
Рыжебородый тряхнул головой, вздохнул, откинулся назад, допил вино.
Стретто
— Вы поразительно быстро идете на поправку с «лихолетом», — произнес доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна по виду были довольны ничуть не меньше. — Ваш диапазон почти в норме.
Вот они и снова вместе, занавески вокруг койки Кляйнцайта задернуты, отгораживая весь остальной мир. Эти точно на моей стороне, зародилась мысль в глубинах Кляйнцайтовой вызывающего вида пижамы. Они мне как отец и три брата. Он благодарно улыбнулся, преисполненный чувств к докторам Наливу, Плешке, Наскребу и Кришне.
— Как насчет результатов Шеклтона–Планка? — спросил он.
— Гипотенуза не особенно хочет поддаваться, — ответил доктор Налив. — Гипотенуза ваша неподатлива и искривлена еще более, чем когда‑либо.
Плешка и Наскреб наклонили головы, соглашаясь с тщетностью попыток урезонить гипотенузу. Кришна пожал плечами, словно бы допуская мысль, что гипотенуза могла быть искривлена еще больше.
Вы ведь уболтаете гипотенузу? — спросил Кляйнцайт взглядом. — Вы заставите ее смягчиться?
Щелк, сказала Память. Вы выиграли другое воспоминание: молодчик с гадким лицом, который грозил вам и каждый день поджидал после школы. Однажды вы сцепились с ним, но быстро сдались. Вот он, уже не забудется: Фолджер Буйян, ваш навсегда с этого мгновения. Фолджер строил рожи, обнажал в ухмылке желтые зубы, грозил кулаком, разевал рот, погоди, после школы я тебя уработаю.
Спасибо, поблагодарил Кляйнцайт. У меня богатое прошлое: похороны отца, задушенный кот, Фолджер Буйян. Там было кое‑что еще, не так ли? Когда же это было? В тот день, когда умер М. Т. Пуз, тот толстяк.
Не жадничай, сказала Память. Тебе еще рано это иметь.
— И, конечно же, — произнес доктор Налив, — потеря тональности и 12–процентная полярность вполне объясняются гиперболо–асимптотическим пересечением. — На лицах Плешки, Наскреба и Кришны было написано, что они ничуть не удивлены.
— И кванты, — сказал доктор Налив. Кляйнцайт тут же увидел их, кванты, армию странствующих муравьев, пожирающих все на своем пути. — Если у вас асимптотическое пересечение, можете быть уверены — без квантов тут не обошлось. — Они больше похожи на тех огромных охотничьих собак, которые, случалось, пожирали бедных гну целиком, подумал Кляйнцайт. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя.
— Да, — сказал доктор Налив. — Сейчас все становится по местам, и нам следует ожидать закупорки стретто. По чести сказать, я бы сильно удивился, если бы на этой стадии оно не закупорилось.
Я, может, и трус, подумал Кляйнцайт, но я все‑таки мужчина и не могу позволить себе по малодушию обойти разговор о стретто. Он сделал слабую попытку.
— До этого никто ничего о стретто не говорил, — произнес он. Какой смысл, подумалось ему. Я сам себе напрочил это стретто, а теперь не знаю, с чем его едят и что мне от него будет.
Никто не удосужился ответить. Из уважения к приличиям они дружно отвернулись от Кляйнцайтова испуга.
— Ну хорошо, — наконец произнес доктор Налив. — Будь вы на двадцать лет старше… Сколько вам сейчас?
— Сорок пять. — Задушенный кот опять пришел ему на ум. Уж двадцать лет тому.
— Хорошо, — сказал доктор Налив. — Будь вы на двадцать лет старше, я бы сказал — живите с этим и ни о чем не беспокойтесь. Диета и так далее. Зачем в таком возрасте лишний раз переживать от мыслей о собственном болящем нутре. Но даже если и так, я стою за то, чтобы браться за дело скорее, пока есть возможность предотвратить необратимый регресс.
Какая разница, устало подумал Кляйнцайт. Я уже сейчас чувствую, что регресс во мне необратим.
— За какое такое дело? — спросил он.
— Я как раз к этому подхожу, — сказал доктор Налив. — Я сторонник жестких мер: поскорее избавиться от гипотенузы, асимптот и стретто, прежде чем они дадут о себе знать по–настоящему. Они играют не по правилам, что ж, и
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Амариллис день и ночь» увлекает читателя на поиски сокровенных истоков любви, в волшебное странствие по дорогам грез и воспоминаний. Преуспевающий лондонский художник Питер Диггс погружается в сновидения и тайную жизнь Амариллис – загадочной и прекрасной женщины, которая неким необъяснимым образом связана с трагедией, выпавшей на его долю в далеком прошлом. Пытаясь разобраться в складывающихся между ними странных отношениях, Питер все больше запутывается в хитросплетениях снов и яви, пока наконец любовь не придает ему силы «пройти сквозь себя самого» и обрести себя в душе возлюбленной.
Роман Рассела Хобана «Мышонок и его отец» – классика жанра детской литературы и в то же время философская притча, которая непременно отыщет путь к сердцу взрослого читателя. В этом символическом повествовании о странствиях двух заводных мышей тонкий лиризм сочетается с динамичностью сюжета и яркими, незабываемыми образами персонажей. Надежда и стойкость на пути к преображению и обретению смысла бытия – вот лишь одна из множества сквозных тем этой книги, которая не оставит равнодушным ни одного читателя, задающегося вопросами жизни и смерти.
Британский романист американо-еврейского происхождения Расселл Хобан – это отдельное явление в англоязычной литературе, магический сюрреалист, настоящий лондонец, родившийся в Пенсильвании, сын украинских евреев, участник Второй мировой. Сперва Хобан писал только для детей, но с 1973 года – как раз с романов «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» (1973) и «Кляйнцайт» (1974) – он начинает сочинять для взрослых, и это наше с вами громадное везение. «Додо Пресс» давно хотелось опубликовать два гораздо более плотных и могучих его романа – две притчи о бесстрашии и бессмертии, силе и слабости творцов, о персонально выстраданных смыслах, о том, что должны или не должны друг другу отцы и дети, «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» и «Кляйнцайт».
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!