Кляйнцайт - [16]
— У тебя? — отозвался Шварцганг.
— Не знаю. Кажется, ничего. И одновременно все.
— Где был? — спросил Шварцганг.
— Так, в Подземке. Кафе.
— Класс, — произнес Шварцганг. — Кафе.
Кляйнцайт лег на свою койку и стал думать о коленке Медсестры. Опять небо бурого бархата. Самолет. Ты много чего здесь, внизу, упускаешь, сказал он самолету. Он продвинулся мыслью сначала вниз от коленки Медсестры, потом поднялся вверх. Задремал, проснулся, когда Медсестра заступила на дежурство. Они широко улыбнулись друг другу.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — сказал Кляйнцайт. Они улыбнулись снова, кивнули. Медсестра продолжила обход. Кляйнцайт чувствовал себя бодро, принялся напевать ту мелодию, которую играл в туалете на глокеншпиле. Сейчас она уже не казалась оригинальной, но он понятия не имел, кто, кроме него, мог сочинить ее. С#, С, С#, F, C#, G#…
ТРЕПЕЩИ, внезапно воспело его тело, и нутряную его темноту прорезали мелькающие вспышки. От C до D, от E до F, с двумя гиперболами. СЧАСТЛИВЧИК.
Вот они, обреченно подумал Кляйнцайт. Мои асимптоты. Его глотка и анус одновременно сжались, будто их затянули шнурком. Он отхлебнул оранжаду, с трудом проглотил его. Другой самолет. Так высоко! Скрылся.
МОЙ, запел Госпиталь, как Скарпиа, добивающийся Тоски.
Ах! — выдохнула койка.
УЗРИ МЕНЯ, возгласил Госпиталь. УЗРИ МЕНЯ В ВЕЛИЧИИ МОЕМ, ВОССЕДАЮЩИМ НА ВОРОНОМ ЖЕРЕБЦЕ. Я ЦАРЬ БОЛИ. ВОЗЗРИ НА ДЕЛА МОИ, ТЫ, ВСЕМОГУЩИЙ, И ОТЧАЙСЯ.
Прямо Озимандиас, заметил Кляйнцайт.
Следи за языком, ты, неожиданно обозлился Госпиталь.
Асимптоты гиперболические, воспело тело Кляйнцайта на мотив «Venite adoremus».
Завтра Шеклтон–Планк, подумалось ему. Найдут ли они кванты? Угадай‑ка с трех раз. Даже если с помощью «лихолета» удастся привести в порядок мой диапазон, они следом обнаружат, что у меня закупорено стретто. А оно точно закупорено, я это чувствую. И, конечно, гипотенуза искривлена, он даже не потрудился быть тактичным на этот счет. Который там час? Заполночь, так нежданно. Половина из нас умирает. Стоны, всхлипы, прерывистое дыхание и шлепки вокруг него повторялись с такой синхронностью, точно были записаны на пленку, как та фонограмма Трафальгарской битвы в музее мадам Тюссо. Грохот пушек, треск валящихся мачт, вопли и брань. Каждую ночь палата превращается в нижнюю палубу «Виктории», с кислородными масками и больничными суднами.
Пик, пик, доносилось от Шварцганга и вдруг затихло.
Сестра! — сиплым шепотом вскричал Кляйнцайт. Темнота, тусклота вокруг. Тишина. Грохот пушек, треск валящихся мачт, журчание суден, вопли и брань, всхлипы и шлепки.
Кляйнцайт осмотрел монитор, удостоверился, что он подключен в сеть.
— Это насос, — произнесла подбежавшая Медсестра. Насос жужжал, но не качал. Задняя его часть была горяча. Кляйнцайт снял заднюю крышку, нашел колесико, порванный ремешок. Он повернул колесико. Пик, пик, пик, пик, зарядил Шварцганг.
— Отключи его от сети, — сказал Кляйнцайт, — пока что‑нибудь не перегорело.
Медсестра выдернула вилку из розетки. Одна из сиделок позвонила, чтобы принесли новый ремешок. Кляйнцайт повернул колесико еще. Пик, пик, пик, пик, зарядил Шварцганг чуть быстрее. Он как раз пробудился.
— Чай уже? — спросил Шварцганг.
— Еще нет, — сказал Кляйнцайт. — Поспи немного.
— Дела? — спросил Шварцганг.
— Сиделка пролила что‑то на твой насос, — ответил Кляйнцайт. — Улаживаем.
Шварцганг вздохнул. Сигналы замедлились.
— Они ищут ключи от кладовки с запчастями, — сказала Медсестра. — Не должно занять долго.
Шварцганг задохнулся.
— Капельница забилась, — проговорил Кляйнцайт.
Медсестра потрясла трубку, нашла, где забилось, связала два конца трубки лентой, послала сиделку за новой системой. Дыхание Шварцганга выровнялось. Сигналы участились снова. Колесико было все труднее проворачивать, а тут еще прекратилось бормотание фильтра.
— Фильтр, — только и сказал Кляйнцайт, когда сигналы опять замедлились. Медсестра вытащила поврежденный фильтр, подстелила под систему марлю. Вернулась сиделка с новой системой.
— Они во флигель пошли за ремнем, — сказала она и отправилась за фильтром.
— Я могу заменить тебя, — сказала Медсестра.
— Ничего, — ответил Кляйнцайт. — Я сам.
Пик, пик, пик, пик, запикал Шварцганг медленно и ровно.
Вернулась сиделка с новым фильтром, установила его.
Медсестра села на койку, глядя на Кляйнцайта. Кляйнцайт повернул колесико, глядя на Медсестру. Никто не проронил ни слова.
Кляйнцайт вспомнил. Пятнадцать, двадцать лет тому. Был женат. Первая квартира, в подвале. Душное лето, окна постоянно распахнуты. По ночам здоровенный ободранный котяра впрыгивал в окно и сикал на постель. Одним вечером Кляйнцайт изловчился, поймал его и удушил подушкой, а потом, обернув его наволочкой, выбросил в реку.
Небо постепенно светлело. Марио Каварадосси измерял шагами стены Кастель Сант–Анджело, пел «E lucevan le stelle». Кляйнцайт прослезился.
— Вот ремень, — произнесла Медсестра, надела ремень на колеса, а Кляйнцайт провернул их. Затем подключила насос. Аппаратура Шварцганга возобновила свои равномерные попискиванья. Кляйнцайт взглянул на свою руку, улыбнулся.
Пик, пик, пик, пик, пикал Шварцганг.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Амариллис день и ночь» увлекает читателя на поиски сокровенных истоков любви, в волшебное странствие по дорогам грез и воспоминаний. Преуспевающий лондонский художник Питер Диггс погружается в сновидения и тайную жизнь Амариллис – загадочной и прекрасной женщины, которая неким необъяснимым образом связана с трагедией, выпавшей на его долю в далеком прошлом. Пытаясь разобраться в складывающихся между ними странных отношениях, Питер все больше запутывается в хитросплетениях снов и яви, пока наконец любовь не придает ему силы «пройти сквозь себя самого» и обрести себя в душе возлюбленной.
Роман Рассела Хобана «Мышонок и его отец» – классика жанра детской литературы и в то же время философская притча, которая непременно отыщет путь к сердцу взрослого читателя. В этом символическом повествовании о странствиях двух заводных мышей тонкий лиризм сочетается с динамичностью сюжета и яркими, незабываемыми образами персонажей. Надежда и стойкость на пути к преображению и обретению смысла бытия – вот лишь одна из множества сквозных тем этой книги, которая не оставит равнодушным ни одного читателя, задающегося вопросами жизни и смерти.
Британский романист американо-еврейского происхождения Расселл Хобан – это отдельное явление в англоязычной литературе, магический сюрреалист, настоящий лондонец, родившийся в Пенсильвании, сын украинских евреев, участник Второй мировой. Сперва Хобан писал только для детей, но с 1973 года – как раз с романов «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» (1973) и «Кляйнцайт» (1974) – он начинает сочинять для взрослых, и это наше с вами громадное везение. «Додо Пресс» давно хотелось опубликовать два гораздо более плотных и могучих его романа – две притчи о бесстрашии и бессмертии, силе и слабости творцов, о персонально выстраданных смыслах, о том, что должны или не должны друг другу отцы и дети, «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» и «Кляйнцайт».
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.