Кляйнцайт - [13]
Какова, подумал Кляйнцайт. Прекрати обжиматься, приказал он койке.
Это мгновение — вот и все, что нам осталось, ответила койка. Все, в чем можно быть уверенным.
Не говори ерунды, сказал Кляйнцайт. Оставь меня наедине с самим собой.
Сегодня тот самый день, сказала койка. День оглашения результатов Баха–Евклида. Ожидание этого ужасно. Они не посмеют забрать тебя у меня, это не должно так кончиться.
СВЯЩЕННИК–НУДИСТ ОБЛАЧИЛСЯ В РЯСУ, прочел Кляйнцайт и стал читать дальше, стремясь заглушить койкины признания. Я ничуть не лучше того малого с тачкой, полной клади, подумал он. Я его написал, и он возник. Позади ничего, а впереди только кладь. У Ванды Аддерс впереди кое‑что большое, а ей всего семнадцать. А сколько осталось мне? Может, доктор Налив сегодня заболеет и не придет. Я мог бы сбежать. Работы нет. Есть глокеншпиль. Мне надо быть отважным, без этого не может быть ее. У меня еще остается время бежать.
— Ну–с, мистер Кляйнцайт, — произнес доктор Налив. — Как мы сегодня?
Он улыбался сверху вниз. Плешка, Наскреб, Кришна, две сиделки и дневная сестра, — все они тоже улыбались.
— Спасибо, очень хорошо, — ответил Кляйнцайт. Ну ладно, подумал он, будь что будет. Что‑то определенное, по крайней мере. Если он задернет занавеску, это будет дурной знак.
Доктор Налив кивнул одной из сиделок, и она задернула занавеску над его койкой.
— Разденьтесь, пожалуйста, — сказал доктор Налив. — Брюки можно оставить. Лягте на живот.
Он осторожно прощупал Кляйнцайтов диапазон. Тот под его руками ярко загорелся, сделавшись наглядным, будто его показывали в каком‑нибудь научно–популярном фильме. От него во все направления разбежалась боль.
— Чувствуется немножко, да? — спросил доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя. Сиделки и дневная сестра бесстрастно улыбнулись.
— Сядьте, пожалуйста, — сказал доктор Налив. Он нащупал гипотенузу. Кляйнцайт от боли чуть не лишился чувств.
— Чувствительна, — произнес доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя.
— Раньше были неприятности с асимптотами? — спросил доктор Налив.
— С асимптотами, — повторил Кляйнцайт. — А при чем здесь они? Я думал, все дело в гипотенузе и диапазоне. Что там с Бахом–Евклидом?
— Я потому и спрашиваю, — ответил доктор Налив. — Ваш диапазон меня не беспокоит. Такой вид диссонанса встречается довольно часто, и с ним мы в любом случае справимся. Гипотенуза определенно искривлена, но не настолько, чтобы влиять на 12–процентную полярность. — Плешка и Наскреб кивнули, Кришна качнул головой. — С другой стороны, — продолжал доктор Налив, — рентген показывает, что ваши асимптоты гиперболичны. — Он осторожно потрогал Кляйнцайта в разных местах, словно определяя на ощупь размеры затаившегося в нем противника. — Мне не особенно нравится ваша тональность.
— Мои асимптоты, — повторил Кляйнцайт. — Гиперболичны.
— Мы чертовски мало знаем об асимптотах, — произнес доктор Налив. — Они определенно заслуживают наблюдения. Было бы неплохо, я думаю, провести анализы Шеклтона–Планка. — Плешка, Наскреб и Кришна подняли брови. — Сейчас мы назначим вам «лихолет», сбить немного диапазон. Больше мы узнаем только через несколько дней.
— Я, кажется, завязаю все глубже и глубже, — произнес Кляйнцайт. — Сначала это были только гипотенуза и диапазон. А теперь вот еще и асимптоты.
— Мой милый мальчик, — сказал доктор Налив, — такие вещи от вас не зависят. На то и мы здесь, чтобы по мере наших сил справляться с вашими проблемами. У вас, по крайней мере, не наблюдается сейчас никаких квантов, и могу вам сказать, это уже удача. Время покажет, понадобится ли асимптоктомия, однако даже если она и понадобится, то ничего страшного в том нет. Мы можем избавится от асимптот практически мгновенно, и вы окажетесь на ногах уже через четыре или пять дней.
— Но я и так был на ногах, пока вы не начали всю эту канитель, — произнес Кляйнцайт. — Вы сказали тогда, что всего лишь хотите провести несколько анализов. — Произнеся это, он обнаружил, что остался один. Вся компания как‑то незаметно покинула его. Занавески были раздвинуты.
— Дела, — донесся из‑под всех его трубочек, насосиков, фильтров и конденсоров голос Шварцганга.
— Да, — согласился Кляйнцайт. — Вот такие дела.
Неожиданно его обеспокоило состояние Шварцганга. От него как‑то ускользнуло, останавливался ли доктор Налив у койки старика, бросил ли ему хоть словечко.
— Как вы? — спросил он.
— Остается надеяться, — отозвался Шварцганг. Его сигналы выглядели ничуть не медленнее и уж совсем не реже. Вся его сложная аппаратура работала более чем слаженно.
— Хорошо, — сказал Кляйнцайт. Он проверил все соединения, удостоверился в том, что монитор надежно подключен к сети.
Вновь объявилась дневная сестра.
— Вы должны принимать вот это дважды в день по три таблетки, — сказала она.
— Ладно, — сказал Кляйнцайт, проглотил свой «лихолет».
— И оставайтесь в постели, — сказала сестра. — Больше никаких прогулок.
— Ладно, — сказал Кляйнцайт, подождал, пока она уйдет, пронес свои вещи в ванную, там надел их и испарился через пожарный выход.
Семь фруктовых булочек
Кляйнцайт вошел в Подземку, сел в поезд, сошел на одной из любимых своих станций, прогулялся по переходам. Старик играл на блок–флейте. Кляйнцайту не понравилась его манера, но он все‑таки кинул ему 5 пенсов. Потом пошел меж стен и ступеней, когда взглядывая на людей, а когда и нет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Амариллис день и ночь» увлекает читателя на поиски сокровенных истоков любви, в волшебное странствие по дорогам грез и воспоминаний. Преуспевающий лондонский художник Питер Диггс погружается в сновидения и тайную жизнь Амариллис – загадочной и прекрасной женщины, которая неким необъяснимым образом связана с трагедией, выпавшей на его долю в далеком прошлом. Пытаясь разобраться в складывающихся между ними странных отношениях, Питер все больше запутывается в хитросплетениях снов и яви, пока наконец любовь не придает ему силы «пройти сквозь себя самого» и обрести себя в душе возлюбленной.
Роман Рассела Хобана «Мышонок и его отец» – классика жанра детской литературы и в то же время философская притча, которая непременно отыщет путь к сердцу взрослого читателя. В этом символическом повествовании о странствиях двух заводных мышей тонкий лиризм сочетается с динамичностью сюжета и яркими, незабываемыми образами персонажей. Надежда и стойкость на пути к преображению и обретению смысла бытия – вот лишь одна из множества сквозных тем этой книги, которая не оставит равнодушным ни одного читателя, задающегося вопросами жизни и смерти.
Британский романист американо-еврейского происхождения Расселл Хобан – это отдельное явление в англоязычной литературе, магический сюрреалист, настоящий лондонец, родившийся в Пенсильвании, сын украинских евреев, участник Второй мировой. Сперва Хобан писал только для детей, но с 1973 года – как раз с романов «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» (1973) и «Кляйнцайт» (1974) – он начинает сочинять для взрослых, и это наше с вами громадное везение. «Додо Пресс» давно хотелось опубликовать два гораздо более плотных и могучих его романа – две притчи о бесстрашии и бессмертии, силе и слабости творцов, о персонально выстраданных смыслах, о том, что должны или не должны друг другу отцы и дети, «Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» и «Кляйнцайт».
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».