Кляйнцайт - [13]

Какова, подумал Кляйнцайт. Прекрати обжиматься, приказал он койке.

Это мгновение — вот и все, что нам осталось, ответила койка. Все, в чем можно быть уверенным.

Не говори ерунды, сказал Кляйнцайт. Оставь меня наедине с самим собой.

Сегодня тот самый день, сказала койка. День оглашения результатов Баха–Евклида. Ожидание этого ужасно. Они не посмеют забрать тебя у меня, это не должно так кончиться.

СВЯЩЕННИК–НУДИСТ ОБЛАЧИЛСЯ В РЯСУ, прочел Кляйнцайт и стал читать дальше, стремясь заглушить койкины признания. Я ничуть не лучше того малого с тачкой, полной клади, подумал он. Я его написал, и он возник. Позади ничего, а впереди только кладь. У Ванды Аддерс впереди кое‑что большое, а ей всего семнадцать. А сколько осталось мне? Может, доктор Налив сегодня заболеет и не придет. Я мог бы сбежать. Работы нет. Есть глокеншпиль. Мне надо быть отважным, без этого не может быть ее. У меня еще остается время бежать.

— Ну–с, мистер Кляйнцайт, — произнес доктор Налив. — Как мы сегодня?

Он улыбался сверху вниз. Плешка, Наскреб, Кришна, две сиделки и дневная сестра, — все они тоже улыбались.

— Спасибо, очень хорошо, — ответил Кляйнцайт. Ну ладно, подумал он, будь что будет. Что‑то определенное, по крайней мере. Если он задернет занавеску, это будет дурной знак.

Доктор Налив кивнул одной из сиделок, и она задернула занавеску над его койкой.

— Разденьтесь, пожалуйста, — сказал доктор Налив. — Брюки можно оставить. Лягте на живот.

Он осторожно прощупал Кляйнцайтов диапазон. Тот под его руками ярко загорелся, сделавшись наглядным, будто его показывали в каком‑нибудь научно–популярном фильме. От него во все направления разбежалась боль.

— Чувствуется немножко, да? — спросил доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя. Сиделки и дневная сестра бесстрастно улыбнулись.

— Сядьте, пожалуйста, — сказал доктор Налив. Он нащупал гипотенузу. Кляйнцайт от боли чуть не лишился чувств.

— Чувствительна, — произнес доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя.

— Раньше были неприятности с асимптотами? — спросил доктор Налив.

— С асимптотами, — повторил Кляйнцайт. — А при чем здесь они? Я думал, все дело в гипотенузе и диапазоне. Что там с Бахом–Евклидом?

— Я потому и спрашиваю, — ответил доктор Налив. — Ваш диапазон меня не беспокоит. Такой вид диссонанса встречается довольно часто, и с ним мы в любом случае справимся. Гипотенуза определенно искривлена, но не настолько, чтобы влиять на 12–процентную полярность. — Плешка и Наскреб кивнули, Кришна качнул головой. — С другой стороны, — продолжал доктор Налив, — рентген показывает, что ваши асимптоты гиперболичны. — Он осторожно потрогал Кляйнцайта в разных местах, словно определяя на ощупь размеры затаившегося в нем противника. — Мне не особенно нравится ваша тональность.

— Мои асимптоты, — повторил Кляйнцайт. — Гиперболичны.

— Мы чертовски мало знаем об асимптотах, — произнес доктор Налив. — Они определенно заслуживают наблюдения. Было бы неплохо, я думаю, провести анализы Шеклтона–Планка. — Плешка, Наскреб и Кришна подняли брови. — Сейчас мы назначим вам «лихолет», сбить немного диапазон. Больше мы узнаем только через несколько дней.

— Я, кажется, завязаю все глубже и глубже, — произнес Кляйнцайт. — Сначала это были только гипотенуза и диапазон. А теперь вот еще и асимптоты.

— Мой милый мальчик, — сказал доктор Налив, — такие вещи от вас не зависят. На то и мы здесь, чтобы по мере наших сил справляться с вашими проблемами. У вас, по крайней мере, не наблюдается сейчас никаких квантов, и могу вам сказать, это уже удача. Время покажет, понадобится ли асимптоктомия, однако даже если она и понадобится, то ничего страшного в том нет. Мы можем избавится от асимптот практически мгновенно, и вы окажетесь на ногах уже через четыре или пять дней.

— Но я и так был на ногах, пока вы не начали всю эту канитель, — произнес Кляйнцайт. — Вы сказали тогда, что всего лишь хотите провести несколько анализов. — Произнеся это, он обнаружил, что остался один. Вся компания как‑то незаметно покинула его. Занавески были раздвинуты.

— Дела, — донесся из‑под всех его трубочек, насосиков, фильтров и конденсоров голос Шварцганга.

— Да, — согласился Кляйнцайт. — Вот такие дела.

Неожиданно его обеспокоило состояние Шварцганга. От него как‑то ускользнуло, останавливался ли доктор Налив у койки старика, бросил ли ему хоть словечко.

— Как вы? — спросил он.

— Остается надеяться, — отозвался Шварцганг. Его сигналы выглядели ничуть не медленнее и уж совсем не реже. Вся его сложная аппаратура работала более чем слаженно.

— Хорошо, — сказал Кляйнцайт. Он проверил все соединения, удостоверился в том, что монитор надежно подключен к сети.

Вновь объявилась дневная сестра.

— Вы должны принимать вот это дважды в день по три таблетки, — сказала она.

— Ладно, — сказал Кляйнцайт, проглотил свой «лихолет».

— И оставайтесь в постели, — сказала сестра. — Больше никаких прогулок.

— Ладно, — сказал Кляйнцайт, подождал, пока она уйдет, пронес свои вещи в ванную, там надел их и испарился через пожарный выход.

Семь фруктовых булочек

Кляйнцайт вошел в Подземку, сел в поезд, сошел на одной из любимых своих станций, прогулялся по переходам. Старик играл на блок–флейте. Кляйнцайту не понравилась его манера, но он все‑таки кинул ему 5 пенсов. Потом пошел меж стен и ступеней, когда взглядывая на людей, а когда и нет.