Клятвоотступники - [27]

— А сейчас где он?

— В следственном изоляторе. Арестован за хищение запчастей на Тольяттинском заводе.

— Завтра поезжай к начальнику следственного изолятора Васильеву и переговори с ним. Он должен тебе помочь. Я его вытаскивал из такого дерьма, что всей своей жизнью не рассчитается. Первое, что сделай, — это переговори с Милютиным, но разговор поведи такой, чтобы тот от страха в штаны наложил. Тогда он будет молчать. Я позвоню Васильеву и попрошу, чтобы держал Милютина на крючке, проводил профилактические беседы и применял другие «эффективные» меры. В этом он мастер. А ты, Виктор, действуй энергично. Обрубай концы везде где можно. Тогда Шамшурин окажется бессильным. Как чувствует себя твой вернейший друг Ситняк?

— Мандражит так, что смотреть противно. Совсем упал духом, совсем. Его высокопоставленные покровители ушли в сторону и с ним стараются не общаться, боятся за себя. Ситняк злится, однако ничего сделать не может, а эта сволочь, Санев, делает все, чтобы отправить Серегу на скамью подсудимых, — ответил Цердарь.

— Переговори с Сергеем и, если найдешь нужным, действуйте вместе, используйте связи, покопайтесь в прошлом Санева и Шамшурина, испробуйте шантаж, женщин и выпивку. Будет неплохо, если вы их на чем-нибудь поймаете. Тогда многое можно будет нейтрализовать.

— Спасибо, Ефремыч. Все, что посоветовал, сделаю.

В это время жена Дудко вошла с подносом, принесла ужин и графин вина. Все расставила на столе, понимающе улыбнулась мужчинам и быстро вышла из комнаты. Хозяин дома наполнил бокалы, и они, не чокаясь, молча выпили, а потом принялись за еду, продолжая обсуждать все тот же вопрос. Разошлись довольно поздно.

Татьяна еще не ложилась спать, обеспокоенная долгим отсутствием мужа. Встретив Цердаря упреком, что не сообщил, когда придет домой, она метнулась на кухню, чтобы приготовить ужин, но Виктор ее остановил:

— Ужинать не буду. У Анатолия Ефремовича и выпил, и закусил. Пошли спать, Танюша.

— Витенька, давай договоримся на будущее, сообщай, пожалуйста, где находишься и когда придешь домой, чтобы я не волновалась. Ведь это не трудно, — говорила она, взбивая постель.

— Обещаю, Танюша, больше такого не будет. Замотался сегодня и забыл позвонить. Извини меня и не сердись, — Виктор обнял ее сзади, положив обе руки на груди и крепко прижал к себе. Она откинула голову назад, дав поцеловать в губы и шею…

Утром, не заезжая на работу, Цердарь отправился в следственный изолятор. Васильев уже находился на рабочем месте и сообщил, что ему звонил Дудко и по всем вопросам проинформировал.

— Так в чем проблема, Виктор Александрович? Анатолий Ефремович сказал, что ты все подробно пояснишь. Если вопросы касаются следственного изолятора, то все решим. Здесь сложностей нет, — улыбаясь и разливая крепкий чай, говорил начальник СИЗО.

— Задача простая. Необходимо привести в «сознание» одного твоего подследственного и заставить надолго замолчать, — Виктор Александрович постучал ложечкой по стакану, подчеркивая важность сказанного.

— Ты предлагаешь организовать сердечный приступ с летальным исходом, как говорят врачи, или самоубийство в камере? Трудно будет, но коль это нужно — сделаем, — помрачнев, заявил Васильев.

— Да нет. Ты меня не так понял. Доставь его в следственную комнату, а я сумею поговорить так, что будет молчать.

— Кого доставить?

— Милютина. Разве Анатолий Ефремович тебе не говорил о нем?

— Нет, не говорил. Иди в девятнадцатую комнату. Сейчас его к тебе доставят.

Через минут двадцать перед Цердарем сидел Милютин и молчал.

— Здравствуй, Наум. Зашел и не поздоровался. Обиделся, что ли? Но повода на обиду я не давал, — начал разговор Цердарь.

— Мне обижаться не на кого и нечего. Я жизнью обижен. Зачем вызывали? — спросил Милютин.

— А вызывал я тебя просто побеседовать. Кое-что хочу спросить, кое-что хочу посоветовать.

— ???

— Тебя не допрашивали по поводу изъятия видеоаппаратуры?

— Никто не приходил и никто меня не допрашивал, — ответил Милютин, решив все отрицать.

— Наум, зачем врать? Тебя допрашивал Шамшурин, вот в этой самой комнате. Об этом имеются документы и разрешение твоего следователя на допрос. Возникает один вопрос: почему ты скрываешь этот факт и зачем?

— Меня допрашивали столько раз, что всех следователей запомнить трудно. Может, и Шамшурин был, сказать утвердительно, не могу, — равнодушно, не повышая голоса, отвечал Милютин.

— Послушай ты, дерьмо собачье, не действуй мне на нервы, а отвечай на вопросы! Допрашивал ли тебя Шамшурин и что ты ему рассказал? — начиная закипать, требовал Цердарь.

— Я не помню, допрашивал меня Шамшурин или нет, — упрямо твердил Милютин и, не моргая, смотрел на Цердаря.

У Виктора Александровича от накатившегося бешенства начала дергаться правая сторона лица. Он медленно поднялся и двинулся к Милютину. Наум побледнел и хотел встать на ноги, но, сбитый кулаком, отлетел в угол. Цердарь приблизился к нему и стал избивать ногами. От боли Наум потерял сознание и очнулся лишь от холодной воды, которую ему лили на лицо. Перед ним на корточках сидел начальник СИЗО, который в это время говорил:

— Ни к чему так, Виктор Александрович. Ты же убить его мог.