Клятва Тояна. Книга 1 - [112]
Никита Пушкин Нарым поминал, Обдорск, Мангазею… Какая разница? Куда бы Евдюшка Лык не попал, рано или поздно он за прежнее возьмется, не для одного, так для другого воеводы промышлять будет, бесчинствуя при этом. Легким испугом отделался, злым торжеством.
«Ну что ж, Евдюшка, радуйся, пока новая печаль не пришла. Другорядь встретимся, не разойдемся… И ты, князь радуйся, что недорого откупился. Тебе в Москву возвращаться, к кремлевской сваре, а мне на Тоом идти, дальше в Сибирь. Одни дела делали, но с разной душой. Оттого и неустройство в Русии, что каждый в своих заботах погряз — одни думают, как бы выжить, голову от невзгод прячут, другие напротив, лезут в нахрап, спешат покорыститься, повластвовать над другими. Где уж тут об общей пользе думать, о чести и крепости государской державы? Так и проворонить ее недолго…»
— Како чувствуешь себя, Василей Фомич? — не стал долго задерживаться на Евдюшке Голицын. — Я к тому спрашиваю, что в Сургут тебя сей час не пошлешь. А клятву от Тояна Эрмашетова мы и в Тоболеске примем. Рассуди сам: ежели все по грамоте делать, время упустим. Через Сургут до Эушты на треть дальше идти, чем через Тару. Лишний крюк. А на дворе уже снеги кваситься начали. Скоро распутица ляжет. Не по- христиански сибирца по грязи назад посылать. То ли дело по Иртышу и Таре — напрямки враз добежит. Нам-то отсюда видней, чем на московской четверти дьяку Нечаю Федорову…
— Ты хотел сказать: Борису Федоровичу, государю нашему, — осторожно поправил князя Тырков. — Его словом грамота писана, а оно перемен не терпит. Как писано, так и делать надо, Андрей Васильевич.
Потемнел лицом Голицын, забегал глазами, ждет, что ему еще письменный голова сдерзит.
— А чувствую я себя сходно, — продолжал Тырков. — Готов в Сургут немедля выступить.
— И каким же это путем? Через Самаровы горы?
— Зачем? Через Туртас на Юган много прямей. Мы про это с Тояном уже говорили… Да он тут у меня, князь Томской. Можем спросить…
— Незачем! — обрубил Голицын. — Коли хочешь по грамоте, пусть будет но грамоте! Я к тебе с заботой, ты ко мне с напраслиной. Неслухом меня перед государем выставил! Спаси Бог! Долго я терпел твои поперечки, Василей, а теперь хватит! Езжай поскорей с моих глаз на Тоом. Хоть через Туртас, хоть через Самары! И накрепко запомни: лучше гнуться, чем переломиться.
— Прости и ты, князь, коли что не так было! Я тебе многими науками обязан. От души говорю. Что кому дано, с тем тому и жить. Не всякая поперечка к худу, не всякая разномыслица к ссоре. Не держи на меня сердца, если можешь…
— И ты на меня…
От этих слов оба вдруг потеплели, расчувствовались.
— Напоследок я тебя попросить хочу, Андрей Васильевич: обозным головой до Сургута Кирилу Федорова поставь.
— Ну и хитрый ты, — погрозил ему пальцем Голицын. — Ко мне боком, а к Нечаю — милости просим! Поди и не знаешь, чем его сын в Тюмени отличился?
— Знаю. Потому и прошу.
— Вот как?
— Клин клином вышибают.
— Тебе видней. Последнюю просьбу грех не уважить…
Едва отбыл князь Голицын, Тырков велел позвать Баженку Констянтинова:
— Ступай за Кирилой Федоровым. Теперь он — обозный голова. Будем в Сургут собираться. Время не ждет.
Обозный голова
Радость обуяла Кирилку Федорова: ну наконец-то можно надеть подаренный матерью кафтан с золотым шитьем, шапку- полубоярку и сапожки из зеленого сафьяна — с нашивным заморским рисунком. Вопреки воле отца добрались они до Тобольска. Вопреки его занудству и придиркам.
Кирилке вспомнился последний день на Москве. Отец решил проверить, все ли нужное взял Кирилка. Глянул в сундук и с лица переменился: это еще что такое? Выдернул из середки дорогой кафтан и кинул в угол, де рано тебе, чадушко, в золоте ходить, оно тебе в походе руки и ноги свяжет, от обозников отринет, от верных товарищей. Следом полетела полубоярка: нешто у тебя простой шапки нет, для буднего дня? Дорога похвальбы не любит! А уж как он на сафьяновые сапожки взъярился… Один зашвырнул под левую лавку, другой под правую, принялся выговаривать: разве сравнима тонкая козлиная кожа с прочной воловьей или конской юфтью, на чистом дегте выделанной, по русийскому способу? Опомнись, сынок, не срами отца. Что об нас люди подумают? Велел заменить всю эту дребедень на крепкие походные вещи, хлопнул дверью и ушел.
Пригорюнился Кирилка. Обидно ему стало. Ведь ни разу в обновки не одевался. Вот так всегда: матушка — вдоль, а родитель — поперек. Занимался бы своими сибирскими делами, а в домашние не лез, так нет же, все поучает, поучает…
Едва затворилась за отцом дверь, откуда ни возьмись стоит подле Кирилки верная ключница Агафья Констянтинова, ласкает его утешительным взглядом.
— Смирись, соколик! — говорит. — Како сказал батюшка, тако и надо исполнить. Его слово — закон!
— И ты туда же? — досадливо отмахнулся от нее Кирилка. — Ворона!
— И я, свет ты мой ясный, и я старая… Теперь дальше послушай, голубок. Како сказала матушка, тоже исполнить надо. Ее сердцем дом полнится. Она тут хозяйка!
— Не пойму я тебя, Аганька. То смирись, то не смирись…
— А ты и не понимай, детушка. Ты слушай. Запрет тебе от Нечая Федоровича был: в свой сундук повыкинутое им не брать. А на баженкин сундук никаких таких запретов не было. Вот тебе и случай, милостивец ты мой, несмиренное смирить. Так-то никому обиды не будет.
В название романа «Мужайтесь и вооружайтесь!» вынесен призыв патриарха Гермогена, в 1612 году призвавшего соотечественников на борьбу с иноземными завоевателями. В народное ополчение, созданное тогда нижегородским старостой Кузьмой Мининым и князем Пожарским, влилась и сибирская дружина под началом стрелецкого головы Василия Тыркова.Широкое художественное полотно, созданное известным сибирским писателем, рисует трагизм Смутного времени и героизм сынов Отечества.
Свой творческий путь сибирский писатель Сергей Заплавный начал как поэт. Он автор ряда поэтических сборников. Затем увидели свет его прозаические книги «Марейка», «Музыкальная зажигалка». «Земля с надеждой», «Узоры», «Чистая работа». Двумя массовыми изданиями вышло документально — художественное повествование «Рассказы о Томске», обращенное к истории Сибири.Новая повесть С. Заплавного посвящена одному из организаторов Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» — Петру Запорожцу. Трагически короткая, но яркая жизнь этого незаурядного человека тесно связана с судьбами В. И. Ленина, Г. М. Кржижановского.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
"Пётр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династии, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижной хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой".В.О. КлючевскийВ своём новом романе Сергей Мосияш показывает Петра I в самые значительные периоды его жизни: во время поездки молодого русского царя за границу за знаниями и Полтавской битвы, где во всём блеске проявился его полководческий талант.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864–1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники «Осажденная Варшава», «Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)» и повесть «Порча».
Роман «Дом Черновых» охватывает период в четверть века, с 90-х годов XIX века и заканчивается Великой Октябрьской социалистической революцией и первыми годами жизни Советской России. Его действие развивается в Поволжье, Петербурге, Киеве, Крыму, за границей. Роман охватывает события, связанные с 1905 годом, с войной 1914 года, Октябрьской революцией и гражданской войной. Автор рассказывает о жизни различных классов и групп, об их отношении к историческим событиям. Большая социальная тема, размах событий и огромный материал определили и жанровую форму — Скиталец обратился к большой «всеобъемлющей» жанровой форме, к роману.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.