Клятва графа Калиостро - [12]

Он не ответил. Здоровое сердце дернулось и забилось в ином ритме, наращивая темп – страх. Замедлилось, пропуская удары – желание успокоиться. Чередование быстрых и медленных ударов, скачки сменяются томительными паузами – вина.

- Его больше нет, - такое спокойствие не отдает истерикой. Щит, ледяная корка, а что под этой коркой – неведомо. Предположения не есть факты.

Но я так не умела! Перед глазами всё плыло и вертелось. С таким же успехом на меня могли уронить домкрат.

- Нет! Ты врешь! Ты врешь!

Из пустоты шагнуло новое сердце: Татьяна Федоровна. Я потянулась к ней, беззвучно моля о помощи. Пусть скажет, что это неправда, что всё хорошо! Пожалуйста! Разве я о многом прошу? Пискнул какой-то прибор, ему вторили остальные.

Галантина ввела мне препарат, а Воропаев со своей стороны оттягивал боль. Я же вдруг перестала чувствовать, совсем. Вместо боли, ужаса, вместо дурацкого тела – одна сплошная черная дыра. Конец. Я умерла? Но тогда почему я вижу и слышу? Закрыла глаза, прибор запищал в ином ритме.

Шелест бумаги. Короткий стон, который люди, плохо знающие Воропаева, приняли бы за вздох. Муж молчал, но я чувствовала, как подрагивает его рука в моих вялых пальцах. Слышала, как мечется пульс. Черная дыра в душе становилась всё глубже. У нас не будет ребенка. Не будет. Не будет. Не. Не. Не. Слова гулкими шариками били по черепной коробке, впивались в мозг, как крохотные шипы. Как приговор. Как топор палача. Как пуля в сердце. У нас не будет ребенка.

- Мне, правда, очень… - начала Татьяна.

- Не надо. Молчите. Если погладить трехногую дворнягу, лапа не прирастет. И уговаривать ее, что она самая несчастная во Вселенной, бесполезно тоже. Куда гуманнее будет бросить дворнягу под трамвай, тогда хотя бы наступит торжество симметрии!

- Будь у меня ничтожная доля вашей самоиронии, Артемий Петрович, я бы сделала блестящую карьеру, - заметила Галантина безо всякого выражения.

Раздался странный звук, будто кто-то ударил по железной спинке кровати.

- Ну, хватит, - мягко сказала Татьяна Федоровна. - Вы не хуже меня знаете, что ничьей вины в этом нет. Не замыкайтесь в себе, не позволяйте ей замкнуться и, главное, не опускайте руки.

- Ты рук не опускай, мой друг, не то протянешь ноги... Извините.

- Вере сейчас как никогда нужна поддержка. И, мой вам совет, постарайтесь оградить её от общения с беременными и молодыми мамашами, они ей только навредят. Терпение, понимание, поддержка. Мудрые книги, добрые фильмы, постепенно, когда она начнет возвращаться в норму. Разговоры…

- О чем мне говорить с ней? – вырвалось у Артемия.

- Для начала – постараться объяснить, что жизнь не кончилась. Надо жить дальше. Через боль, через страх, но жить. Правильные темы сами вас найдут. У меня в свое время было пять выкидышей, - голос Татьяны дрогнул, но она сглотнула и продолжила: - Я никак не могла выносить и родить. Мой сын сейчас учится в военной академии. Стипендиат, гордость курса, а не решись я на шестой раз, его не было бы на свете. Всё в ваших руках, Артемий Петрович, ваших и вашей жены.

Глава третья

Без боя не сдамся

Тот, кто вступил в борьбу, может проиграть.

А тот, кто отказался от борьбы, — уже проиграл.

NN.

На случай, если понятия не имеешь, как быть и что делать, существует беспроигрышный способ: изобрази кипучую деятельность. Займись хоть чем-нибудь, погрузись в рутину. Видимость успокаивает.

За те несколько дней, что Вера в полубессознательном состоянии лежала под капельницей, Воропаев успел побывать в палате несостоявшейся маркизы де Бренвилье и отдать долги по документации за июнь-июль. Шестое чувство подсказывало, что на ерунду в ближайший месяц ему не наскрести ни сил, ни времени.

Юлия исчезла в первый же вечер, как в воду канула, а необъятная Виолетта упорно твердила, что знать не знает такую женщину, и вообще лежит здесь в гордом одиночестве с конца июня. Дилетантское заклятье памяти вызвало у Артемия нервный тик. С таким же успехом можно накрыть самолет рыболовной сетью и потом гадать, как враги его нашли! Но ирония заключалась в абсолютной негодности истинных воспоминаний Виолетты: та не знала ни кто такая на самом деле Юлия Аслановна Мамедова, ни куда она могла подеваться.

Кто же ты, ведьма-недоучка? Полукровка? Обращенная? И где теперь тебя искать?

Они уезжали утром четвертого дня, по настоянию Татьяны Федоровны. Вера вполне оправилась физически, Воропаев был в курсе, что и как следует делать, а дома стены помогают. Лучший выход для всех.

Жена, бледная после кровопотери, безучастно смотрела на проплывающие мимо дома, автомобильные стада, на редких прохожих. Пальцы вцепились в опущенное почти до предела стекло, свободная рука теребила ремень безопасности. Ни единого звука, губы сжаты не в ниточку – в волосок. Бескровные, покусанные. Артемий боялся, не произошло ли необратимых сдвигов в её психике, но Вера повернулась к нему и совершенно спокойно попросила:

- Ты не мог бы купить мне воды? Очень хочется пить.

Свернув к обочине, он открыл багажник и достал оттуда бутылочку. Целая упаковка всегда хранилась в машине. Протягивая воду жене, Воропаев машинально глянул на этикетку и похолодел: тот самый производитель. Если заметит... Но Веру название воды не интересовало. Она залпом выпила минералку, сказала: «спасибо» и кинула пустую бутыль на заднее сиденье. Артемий поймал себя на том, что забыл сделать выдох, и выдохнул.