Клятва графа Калиостро - [14]
***
Вера проспала до утра, Артемий же всю ночь не сомкнул глаз, задремав только ближе к шести, и подскочил через полчаса от страшной духоты. Щиты сгинули неизвестно куда, одежда насквозь пропиталась потом. Вера умудрилась обвиться вокруг, безумно жаркая и мокрая, как мышь.
«Надо сплита включить, погонять немного, не то совсем чокнемся…» - подумал он и хотел незаметно высвободиться из объятий жены, чтобы не разбудить ненароком, но Вера уже открыла глаза. Мутновато-голубые, сонные и покрасневшие, синяки под ними не фиолетовые, а какие-то пыльно-черные.
- Привет, - через силу улыбнулся Артемий.
Она молчала, отсутствующе глядя на него, будто не видела и не слышала вовсе.
- Я на минутку, туда и назад.
Никакой реакции, даже банального кивка. Воропаев медленно отстранился и сел на кровати. Длинные, словно присыпанные на кончиках золотой крошкой, ресницы жены дрогнули, она смежила веки, обняла себя руками. Светло-русые завитки прилипли к влажному лбу.
Кондиционер в гостиной неохотно заворочался, заурчал, перегоняя теплый воздух в холодный. Арчи по своей дурацкой привычке бросился под ноги. Раз хозяин встал, то пускай сделает что-нибудь доброе и вечное. Собаку покормит, например.
Люсьена сопела в кресле, свернувшись на зеленой подушке-думочке, расшитой золотисто-ржавыми слонами, и накрывшись Вериным шелковым шарфиком. На шкафу храпел Никанорыч, мелодично так: «Хрр! Виу-виу-виу-виу! Хрр! Виу-виу-виу-виу!» Ладно, Инспектор Гаджет, пошли кормиться, иначе потом тебе долго придется ждать.
Открытая настежь дверь спальни впускала утренние звуки: бульканье чайника, гудение сплит-системы, храп Никанорыча. Где-то за окнами уже вовсю чирикали птицы и выясняли отношения соседи.
Вера не спала, хотя упорно притворялась спящей. Её выдавала дрожь ресниц. Из-под пледа выглядывала маленькая голая нога. Тридцать шестого размера, ну с половиной.
- Ты есть будешь? Третий день во рту ни крошки, скоро щеки впадут.
Веки приподняла и молчит. Он повторил вопрос – снова молчание.
- Ну скажи хоть слово! Или, не знаю там, кивни, головой помотай.
Помотала. То ли есть не хотела, то ли не собиралась говорить с ним. При попытке обнять словно оцепенела, а потом и вовсе вырвалась. Головой мотает, а в глазах слезы. Губы шевелятся беззвучно… «Нет, не надо». Не надо так не надо, но поесть ты должна.
- Вер, хоть что-нибудь, но съесть нужно.
«Нет, не хочу».
- Давай хотя бы чаю налью! – не сдавался Воропаев.
«Нет, нет, нет» - упрямо отвечали её губы.
Сидит на краешке кровати, смотрит как на врага народа; как Ленин на буржуазию; как Крамолова на квартальный отчет - «лучше б тебя здесь не было».
- Крикни, - в отчаянии попросил Воропаев, - ну обматери меня, если хочешь. Ударь, только не молчи! На вот, - он сунул ей в руки забытое блюдце, уже больше двух недель обитавшее на тумбочке, - грохни его об стенку, только не молчи!
Вера блюдце взяла, но сразу вернула на место. По её щекам пьяными улитками ползли слезинки, капали на руки. Даже мыслей её не удавалось прочесть: глухая стена, впервые за долгое время. Ни трещинки, ни лазейки. Ауру будто заволок грязно-серый, с зеленоватыми подтеками, туман. Кто сказал, что утро вечера мудренее? Стало только хуже, сознание расставило всё по полочкам. Что-то сломалось в ней, дал трещину внутренний стержень. Что чувствует человек, в расцвете лет и сил оказавшийся в инвалидной коляске? А когда неведомая сила вдруг возвращает ему способность двигаться, чтобы потом безжалостно отнять? Внезапно, ни за что ни про что. Человек перестает верить в чудо, потому что это самое чудо делает гораздо больнее.
- Бери шинель, пошли на кухню, - твердо сказал Артемий, вскакивая с кровати. – Полежали и хватит. Слезами горю не поможешь, будем тебя тянуть.
Он схватил ее в охапку. Пусть дерется, кусается, сопротивляется, но хоть как-то реагирует. Под лежачий камень вода не течет, надо расшевелить ее, растормошить. Но просто ничего не бывает: Вера дернулась, небольно куснула его за руку и затихла. Пока волок на кухню, не шевельнулась. Со стула не сползла, но пальцы в «замок» сцепила и гипнотизировала чашку с чаем. Неприязнь сменилась покорностью: Вера послушно жевала всё то, что муж ей скармливал, глотала чай, но разумом была очень далеко отсюда.
«Шок, отходняки, - твердил Артемий, - это скоро пройдет, надо только помочь ей…»
Однако дни шли за днями, а Вера всё молчала. Даже перестала мотать головой. Задорный огонек в глазах, способный побороть любые беды, погас. Она не пыталась покончить с собой, но жить дальше явно не хотела. Закрылась, отрешилась от мира. Не плакала больше, только синяки с каждым днем становились всё темнее.
«Я хочу побыть одна, - то и дело показывала она. – Оставь меня, пожалуйста».
Воропаев на работу не вышел, позвонил Полянской, но та не отвечала. То «вне зоны доступа», то «аппарат абонента выключен». Как из прошлой жизни, он вспомнил, что Наталья уехала в свой первый за несколько лет человеческий отпуск.
