Клянусь, что исполню... - [32]

– Слава богу, этого не случилось, – сказала Оливия.

– Слава богу, у меня есть вы двое, – отозвалась Энни.

Почти весь следующий день Оливия провела в аэропорту. Сначала они с Джимом провожали Энни и Эдварда, летевших в Лондон, а потом Оливия провожала Джима, возвращавшегося в Бостон.

– Передай от меня привет Кэри, – сказала Оливия и усмехнулась. – Если она, конечно, сможет это перенести.

– Кэри вовсе не чувствует ненависти к тебе, – серьезно произнес Джим.

– Но сильно недолюбливает.

– Она к тебе ревнует.

– Я знаю, – согласилась Оливия. – Только никогда не могла понять почему.

– Наверное, у нее есть причины.

– Она знает, что мы всегда были только друзьями, разве нет? – Взгляд Оливии скользнул по красивому лицу Джима. – Хотя, возможно, если бы я была на ее месте, я тоже ревновала бы тебя к любой женщине, оказавшейся поблизости.

– Вот уж вряд ли, – усмехнулся Джим.

Они медленно продвигались к паспортному контролю, стараясь извлечь из этих последних минут перед расставанием как можно больше.

– Береги себя, – проговорила Оливия, когда они дошли до турникета.

– И ты тоже.

– И будь счастлив. Не давай Кэри собой помыкать.

– Оливия, – укоризненно произнес Джим после минутной паузы, с грустью добавил: – Мне бы хотелось, чтобы вы лучше относились друг к другу.

– Это касается не только меня, не так ли? Энни она тоже терпеть не может.

– Кэри всегда чувствовала, что не понравилась вам обеим с самого начала.

– Это правда, – признала Оливия. – Мне очень жаль, Джим, что так получилось.

– Да, конечно. – Он взялся было за свою дорожную сумку, но, заколебавшись, снова поставил ее на пол. – Если у тебя что-то выйдет с Дресслером, пусть это не принесет тебе ничего, кроме радости, ладно?

– О чем речь, – беззаботно ответила Оливия. – Ты же меня знаешь. С глаз долой – из сердца вон.

– Черта с два. – Он взял ее за руку. – Это маска. Все мы носим маски, не только Энни.

– Не беспокойся обо мне.

– Я просто не могу о тебе не беспокоиться.

Они обнялись. Оливия ощутила силу его стройного тела, вдохнула его знакомый запах и подумала о том, как много он для нее значит, какую важную часть ее жизни составляет ее дружба с ним и с Энни.

– Я тебя люблю, – прозвучал тихий голос Джима у нее над ухом.

– Я тебя тоже, – сказала Оливия.

Он пошел вперед, остановился, оглянулся, послал ей воздушный поцелуй и скрылся в толпе. А Оливия отправилась к выходу. Когда она вспомнила о словах, которыми они только что обменялись, которые всегда говорили друг другу при расставании, ее охватило странное чувство. Она подумала, что на этот раз для нее – конечно, только для нее – они значили что-то другое.

Она не хотела об этом думать, потому что это было не только неправильно, но и абсолютно невозможно, но все же ей показалось, что она любит Джима не только как друга.

9

– Это безумие, – заявила Энни, когда Оливия изложила ей план мести Кэри Бомон-Ариас. – Нет, сама идея мне нравится, но это полное безумие. Я боюсь.

– Почему?

– Уж очень это все… из ряда вон.

– Идеально продуманный план, – возразила Оливия.

– Но это же абсолютно аморально! Нет, невозможно.

– Энни, мы имеем дело с безнравственной особой. Это единственный способ зацепить ее по-настоящему. Ударить в больное место.

– Ливви, неужели ты настолько ненавидишь Кэри? Оливия на миг задумалась.

– Не думаю. Пожалуй, я никогда в жизни ни к кому не испытывала настоящей ненависти. Вернее будет сказать, что я ее презираю.

– Ничего у нас не выйдет, – покачала головой Энни.

– Если бы я сомневалась, – ответила Оливия, – то ни за что не стала бы втягивать тебя в эту историю.

Был январь 1990 года. Подруги сидели на кухне у Энни, в Бэнбери-Фарм. Прошло почти три года с тех пор, как Энни в последний раз приняла таблетку валиума. Теперь она чувствовала себя прекрасно и ей казалось, что весь тот кошмар происходил не с нею. Всего какой-нибудь год назад, думалось Энни, Оливия вряд ли посчитала бы ее достаточно сильной, чтобы обращаться к ней за поддержкой в подобной ситуации. Откровенно говоря, в этом и заключалась одна из причин, по которым она одобрила план, предложенный Оливией. И то обстоятельство, что они сидели за столом и решали, как помочь Джиму, можно было рассматривать как признание ее окончательного выздоровления.

– Но ты уверена, что не надо ничего говорить Джиму? – с сомнением спросила Энни. – В конце концов, мы затеяли все это ради него. Разве он не имеет права знать?

– Нет, – решительно возразила Оливия. – И вот почему. Я хорошо знаю Джима – он ни за что на это не пойдет. – Она посмотрела на листок с заметками, и при мысли о том, какую игру они затеяли, ее глаза хищно блеснули. – И еще одно – все это может сработать только в том случае, если Джим ничего не будет знать.

Иногда Оливия думала, что, если бы ее родители остались в живых и увидели свою дочь взрослой, они скорее всего могли бы ею гордиться, но при этом испытывали бы некоторое смущение – уж больно непохожей на них она выросла. Артур Сегал, ее отец, родился в 1933 году в Берлине, в еврейской семье, которая через год после его рождения в поисках мирной, спокойной жизни переехала в Соединенные Штаты. Освоиться в новом мире им помог богатый дядюшка Артура с материнской стороны, который давно уже жил в Манхэттене. Артур добился видного положения, занимаясь торговлей предметами искусства и филантропией. Его собственная коллекция картин, основная часть которой была передана ему в Нью-Йорке старым приятелем Максом Вилденбруком, была весьма представительна – от великих французских импрессионистов до молодых, подающих надежды американских художников. Она вызывала всеобщее восхищение, равно как и зависть. При жизни отца коллекция чаще выставлялась на всеобщее обозрение в галереях, чем оставалась в доме владельца. Артур твердо верил, что произведения искусства существуют для того, чтобы на них смотрели. Такова была вся философия его жизни. Поэтому он с головой ушел в благотворительность, основывая всевозможные фонды и регулярно перечисляя огромные суммы на пожертвования различным обществам.