Клуб удивительных промыслов (рассказы) - [8]

Бэзил как-то странно глядел на Нортовера, глаза у которого горели, как у фанатика.

Майор Браун воспринял объяснения дружелюбно, с полным простодушием.

– Очень сложно, сэр, – сказал он. – Идея прекрасная. Но не думаю… – Он на мгновение замолчал, задумчиво глядя в окно. – Не думаю, что меня можно этим заинтересовать. Когда ты видел, знаете, кровь, слышал стоны, – мечтаешь о собственном домике и безобидных увлечениях. Как в Библии, помните? Мир и покой.

Нортовер поклонился. Затем, немного помолчав, добавил:

– Джентльмены, позвольте предложить вам визитную карточку. Если кто-нибудь из вас вдруг захочет связаться со мной, несмотря на мнение майора Брауна…

– Дайте мне, сэр, – произнес майор резким, но вежливым голосом. – Уплачу за стул.

Представитель Агентства романтики и приключений с улыбкой подал ему визитную карточку. На ней было написано:

П. Дж. Нортовер, бакалавр гуманитарных наук

К.У.П.

Агентство романтики и приключений

Флит-стрит, Теннерс Корт, 14.

– А что это за «К.У.П.»? – спросил Руперт Грант, заглядывая в визитную карточку через плечо майора.

– Как, вы не знаете? – удивился Нортовер. – Разве вы не слышали о Клубе удивительных промыслов?

– Да, много любопытных вещей, о которых мы не знаем, – задумчиво произнес майор. – Что же это за клуб?

– Клуб состоит исключительно из людей, которые изобрели какой-то новый, необыкновенный способ заработка. Я был одним из его первых членов.

– И вполне заслуженно! – сказал с улыбкой Бэзил, снимая огромную белую шляпу. В тот вечер это были его последние слова.

Когда посетители ушли, Нортовер со странной улыбкой запер стол и погасил огонь в камине.

«Майор – хороший человек, – подумал он. – Когда в человеке нет поэзии, он может стать поэмой. Подумать только, этот часовой механизм попал в сценарий Григсби!» И он громко засмеялся в тишине.

Едва смех замер, как послышался стук в дверь, и внутрь просунулась совиная голова с черными усами.

– Как! Это опять вы, майор? – воскликнул удивленный Нортовер. – Чем могу быть полезен?

Майор беспокойно вошел в комнату, вид у него был нелепый и какой-то вопросительный.

– Это очень глупо, – сказал он. – Со мной что-то случилось. Раньше такого не было, честное слово. Я хочу узнать, чем все кончится.

– Что именно, сэр?

– Ну, шакалы, бумаги, «Смерть майору Брауну», – ответил майор.

Лицо Нортовера стало серьезней, но глаза смеялись.

– Мне очень жаль, майор, – ответил он, – это невозможно. Не знаю, кому мне хотелось бы помочь больше, чем вам, но в нашем агентстве очень строгие правила. Все приключения мы храним в полной тайне. Я не имею права сказать вам ни на йоту больше. Надеюсь, вы поймете…

– Нужно ли объяснять мне, что такое дисциплина? – сказал Браун. – Большое спасибо. Спокойной ночи.

И майор удалился, на этот раз окончательно.

* * *

Он женился на мисс Джеймсон, той самой леди в зеленом платье с рыжими волосами. Она была актрисой, одной из многих, услугами которых пользовалось агентство. Брак с чопорным пожилым ветераном вызвал некоторое смятение среди ее томных интеллектуальных друзей. Но она спокойно объясняла, что ей приходилось видеть множество людей, находивших выход из головоломок, подстроенных для них Нортовером, но она встретила лишь одного, кто кинулся в темный подвал, когда был уверен, что там – убийца.

Они живут счастливо, как птицы, в своем нелепом домике. Браун начал курить, а в остальном не изменился, разве что теперь иногда он, по природе своей подвижный, впадает в какую-то отрешенность. Жена его, скрывая улыбку, узнает по невидящему взгляду голубых глаз, что он гадает, о каких бумагах шла речь и почему нельзя упоминать о шакалах. Но, как многие старые солдаты, он – человек набожный и потому верит, что конец этих дивных приключений откроется ему в лучшем мире.

Бесславное крушение одной блестящей репутации

В один прекрасный день мы с Бэзилем Грантом беседовали, сидя на империале полупустого трамвая; во всем мире нет более удобного места для бесед.

Мимо нас двигались неизмеримые серые пространства Северного Лондона; медленный ход трамвая давал нам возможность постичь всю их необъятность и нищету. Мы впервые поняли истинный ужас беднейшей части Лондона.

– Но одного вы не должны забывать: эти казенные, плебейские кварталы дают так много свидетельств высоты человеческой души, – обычным своим рассеянным и серьезным тоном сказал Бэзиль Грант, когда я поделился с ним своими мыслями. – Я согласен с вами. Я согласен с тем, что эти люди обречены на более чем варварскую жизнь. На их долю выпала цивилизация третьего сорта. И все же я твердо уверен, что большинство здешних жителей – хорошие люди. А стремиться быть хорошим – это гораздо более рискованная и смелая авантюра, чем пуститься на парусной лодчонке в кругосветное плавание, к тому же…

– Продолжайте, – сказал я. Ответа не последовало. – Продолжайте, – повторил я, взглянув на него.

Большие голубые глаза Бэзиля, казалось, выкатились из орбит, он не меня слушал. Он пристально смотрел на улицу.

– В чем дело? – спросил я, глядя в том же направлении.

– Это просто удивительно, что как раз в момент величайшего моего оптимизма я напоролся на этого человека. Я сказал, что все здешние жители – хорошие люди, а между тем вот вам отъявленнейший негодяй Лондона.