Клуб имени Черчилля - [7]

Шрифт
Интервал


Фрегат «Бикертон» готовился к отплытию. Матросы проверяли приборы, чистили, мыли, драили палубы, кубрик, каюты. Джон трудился вместе со всеми. Он думал об отце, матери, сестре Кэйт. Им понравится его русская жена, уверен, они полюбят эту необыкновенную, загадочную Кэйт, мою Кэйт. Эту лучшую в мире Кэйт. Мы им не скажем, что такое Дом дружбы в этом далёком Архангельске, это уйдёт и забудется, кончится эта проклятая война, останется наша любовь, моя Кэйт будет со мной, мы будем счастливы.

Едва дождавшись конца вахты, Джон помчался в Дом дружбы. По дороге он увидел девушку, несшую букет цветов. С трудом, подбирая русские слова, он объяснил ей, что идёт на свидание, что собирается жениться. Девушка широко улыбнулась, отдала Джону букет и сказала «Желаю счастья».

В зале Дома дружбы сидели Наташа Чугуева и Таня Седых.

— Здравствуйте, Джон, — приветствовали они Джона, как

старого знакомого, — как дела?

— Привет. Скажите, а где Кэйт?

Девушки переглянулись.

— Мы её не видели с самого утра.

Джон отошёл к окну, не зная, куда девать цветы.

— Джон, ты видишь эту женщину? — Танька сказала

шепотом, Указывая на Эльзу, которая только что вошла в зал, — спроси у неё, она больше знает.

— Простите, пожалуйста, — Джон подошёл к Эльзе, — вы

не видели Кэйт?

— Катерина тяжело заболела, её отправили в Москву,

там её будет лечить знаменитый профессор.

— А у вас есть её адрес? — Джон совсем растерялся, или

адрес её родителей?

— Нет, Джон, нету у меня никаких адресов. Извините, я

должна идти.


Джон в полной растерянности, натыкаясь на стулья, добрёл до двери и вышел на улицу. Танька Седых проводила взглядом Эльзу. Убедившись, что Эльза поднялась в свою комнату, Танька выскочила на улицу.

— Подождите, Джон, — Танька, запыхавшись, догнала

Джона, — да не беги ты так, каланча чёртова.

Джон остановился, глядя куда-то в конец улицы.

— Вам не надо сюда больше приходить. Катю вы

больше не увидите.

— Как это, не увижу? Она поправится и я её найду.

— Катя не больна, она арестована.

— Арестована? За что? Что она сделала?

— Я не знаю. Но сюда она не вернётся. Вы её не

найдёте, не ищите. Возвращайтесь в свою Америку и забудьте Катю.

— Её арестовал НКВД?

— Не знаю, Джон, не положено об этом говорить.

Прощайте, мне пора возвращаться.

Джон стоял, опершись на деревянные перила, задумчиво глядя на реку. Маслянистая вода медленно текла в море. Грязно-серые чайки кружились над рекой, иногда пролетая близко, почти черкая крыльями по лицу Джона. Надрывный крик чаек далеко разносился в вечернем воздухе. Джон вынул из бумажника фотографию — маленький квадратик, сероватая любительская фотография — серьёзная школьница с торчащими в разные стороны косичками. С другой фотографии побольше на Джона смотрели улыбающиеся мать, отец, сестричка Кэйт… На руке Кэйт повязан бантик… Джон сложил фотографии в бумажник и засунул бумажник в карман.

Только сейчас он заметил, что рядом на скамейке лежит букет цветов, который дала ему незнакомая девушка. Цветы уже начали вянуть. Джон взял цветы и подошёл к перилам. Один за другим он брал цветы и бросал их в реку. Цветы, как бы нехотя медленно падали в воду, но не тонули. Они плыли в тёмной воде среди полос пены, щепок. Речной поток медленно и неотвратимо уносил цветы к морю. Цветы погружались в воду всё глубже и глубже.

* * *

Катя стояла в коридоре лицом к стене. Охранник долго возился с ключами, наконец, открыл камеру.

— Вперёд, — скомандовал охранник и показал Кате на

дверь.

Катя вошла в камеру. Это был узкий бетонный мешок без окон. Высоко под потолком горела лампочка. По стенам были тёмные следы от потоков воды. Цементный пол был влажный и скользкий. Ни стола, ни кровати в камере не было.

Дверь с лязгом закрылась. Катя услышала, как охранник повернул ключ в замке. Круглое отверстие в двери открылось, через него был виден глаз охранника. Через минуту отверстие закрылось.

Катя прислонилась к бетонной стене. В голове шумело, кровь стучала в виски. За что её арестовали? Катя перебирала в уме день за днем. Ну, иногда запаздывала с рапортом, Эльза сердилась. Но она же потом писала все исправно. Разве за это арестовывают? А за что же, тогда? А, может, они ошиблись? Может, перепутали меня с кем-то? Ну да, точно ошиблись, я же ничего такого не совершила.

Катя подошла к двери и постучала кулаком.

— Откройте, это ошибка! Откройте! — Катя стучала в

железную дверь, сбивая в кровь кулаки.

Заскрипел замок, дверь отворилась.

— Ну, чего бунтуешь, в карцер захотела? — сержант

вошел в камеру.

— Я не виновата! Это ошибка! Меня арестовали

неправильно! Выпустите меня!

— Счас, выпущу, — сержант прищурился и вдруг

рявкнул, — руки вперед!

Катя испуганно вытянула вперед руки. В ту же секунду на ее руках защелкнулись наручники.

— Сиди тихо, курва, — сказал сержант, — будешь базлать

— в карцере насидишься.

Катя не помнила, сколько времени прошло. Иногда она впадала в забытьё, иногда плакала. Наконец, дверь отворилась, и в камеру вошёл охранник, уже не тот, прежний.

— Встать. Выходи в коридор! — скомандовал охранник.

Катя вышла в коридор.

— Лицом к стене! — скомандовал охранник, затем

закрыл камеру, — Вперёд!

Они шли по длинному коридору, перегороженному решётками. Подойдя к очередной решётке, Катя становилась лицом к стене, охранник открывал замок на решётке, и они шли дальше. Наконец, они остановились перед дверью, обитой стальным листом. Охранник открыл дверь и втолкнул Катю в комнату.


Рекомендуем почитать
Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.


Живущие в подполье

Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.


Невидимки за работой

В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.


Бабушка

Этот роман — сладкий бальзам на сердце тех, чье детство и юность прошли в «застойные» советские времена, в маленьком провинциальном городке шестидесятых или семидесятых годов. А для представителей иных поколений роман «Бабушка» — уникальная возможность погрузиться в удивительный мир того времени, с его невероятными для сегодняшнего человека законами, правилами поведения, жизненными воззрениями и даже — ценами и продуктами тех лет… Повальное пьянство и, в то же время — крепкая семейная жизнь, ежедневная уличная поножовщина и — всеобщая взаимовыручка, грубость и хамство наряду с искренней, доброй религиозностью… Стиляги и битлы живут в одном квартале с комсомольскими активистами и пропагандистами, проститутки — с «честными» девушками, воры-несуны — с закаленными ветеранами войны и труда. Текст журнала «Москва» 2017.