Клуб грязных девчонок - [106]

– Джонатан! – окликнул мальчика Амаури. – Ну-ка вставай, иди убираться в своей комнате. Ты уже сделал уроки?

Мальчик поднял голову и посмотрел на дядю туповатыми влажными коровьими глазами. Он явно не отличался сообразительностью. Дышал открытым ртом и таращился на меня.

– Кто эта красивая тетя?

Амаури снова замахнулся, будто хотел отшлепать мальчугана.

– Не смей грубить! Поднимайся и иди готовить уроки!

Джонатан встал и в трениках и майке с Багсом Банни поплелся на кухню. Мы последовали за ним. Там у плиты стояла женщина в черных брюках и майке с рисунком «под леопарда». Ее ярко-рыжие волосы поседели у корней. Женщина помешивала ложкой в кастрюлях с аппетитно пахнувшим варевом. Морщинистая ложбинка меж грудей струилась наружу из выреза. Она улыбнулась, продемонстрировав желтые зубы, оттененные ярко-красными губами.

– Кука, привет! Ты как? – Амаури потянулся поцеловать ее.

Она ответила на поцелуй, звякнув браслетами, и обратила глаза в мою сторону.

– Это моя подружка Лорен. – Амаури сиял так, словно принес из школы пятерку по математике.

– Рада познакомиться, – бросила Кука хриплым голосом давнишней курильщицы.

– Я тоже, – ответила я по-испански.

– Вы американка? – спросила она.

– Мой отец с Кубы. Я латиноамериканка, – объяснила я на своем невероятном испанском. И Кука, и Амаури расхохотались.

– Вы американка. – Кука покровительственно похлопала меня по руке.

– Моя американская красотка. – Амаури чмокнул меня в щеку.

Джонатан стоял перед холодильником и угощался дешевым американским сыром – хватал с ладошки ломтики и жевал, не закрывая рта. Крупный мальчик, и губы, как у лошади, смыкаются над едой. Амаури оттолкнул его в сторону и захлопнул дверцу холодильника.

– Ну-ка дай сюда. – Он отобрал у племянника сыр. – Хватит есть. Растолстеешь.

– Нельзя ему такое говорить, – возмутилась я, когда мальчик ушел.

– Наоборот, надо! – возразил Амаури. – Ты что, не видишь, какой он жирный?

– Ты повредишь его самооценке. Auto estima. – Я выучила это слово, когда смотрела по телевизору ток-шоу на испанском языке.

Амаури пропустил мое замечание мимо ушей.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он. Открыл один из шкафов, и я с ужасом увидела листья на дереве за стеной.

– Господи, там же дыра!

– Что есть, то есть, – ухмыльнулся Амаури с видом всезнайки. – Я же предупреждал тебя: здесь никудышный домовладелец. – Он налил дешевой фруктовой шипучки в идеально чистые кружки, служившие бокалами, и мы вернулись в гостиную. Появилась девочка-подросток с радиотелефоном. Тоже очень симпатичная. Она говорила с дружком по-английски и все время хихикала. На ней были свободные джинсы, полосатый облегающий свитер, в ушах большие золотые кольца. Что-то в ее облике напомнило мне Эмбер – в ту пору, когда мы с ней только-только познакомились в колледже. Длинные темные волосы обесцвечены, короткие пряди на лбу отливали в рыжину. Привлекали внимание большие красивые светло-карие глаза. Я не заметила на ней никакой косметики, кожа была превосходной. Не знаю, что такого есть в Доминиканской Республике, но многие красивые люди именно оттуда родом.

Мебель была хороша – в новоиммигрантском духе: кожа, стеклянный кофейный столик. Наподобие того, что у Уснейвис. Для меня является великой тайной, почему иммигранты, откуда бы они ни явились, покупают нечто вроде этого, чтобы потом накрыть пластиком. Приезжают со всех концов света и непременно обзаводятся горками с дрянными статуэтками и бронзовыми торшерами в виде цветков, которые распускаются электрическими лампочками. У всех есть спальные гарнитуры из лакированного дерева с золотой отделкой, красные занавеси с кружевами. И все безукоризненно чисто. Развлекательный центр состоит из телевизора и стереосистемы. На этот раз телевизор не работал. Зато Амаури врубил диск Оро Солидо, и из динамиков загремели звуки меренги.

– Сделай тише, большой дурак! – закричала девочка-подросток. Ее грубый английский может однажды спасти ее на улице, но не принесет приличной работы, не позволит поступить в колледж и даже закончить среднюю школу. Она заткнула свободное ухо: хотела лучше слышать, что говорит ей приятель.

– Иди к себе! – приказал племяннице Амаури. – И оставь в покое телефон. Ты слишком много треплешься. – Он отобрал аппарат, изобразил строгость, что-то проговорил в трубку и нажал отбой.

– Что ты сделал? – Девочка ухватила его тонкими ручонками с золотыми браслетами, длинными наманикюренными ногтями и золотыми кольцами на каждом пальце.

– Я что тебе велел? Никаких мальчишек. Ты еще слишком маленькая. Больше думай о школе. – Амаури говорил по-испански, она – по-английски.

– Ненавижу тебя! – Девочка пыталась отобрать у него телефон, но Амаури держал его высоко над головой.

– Ты что, не слышала? Иди в свою комнату! Племянница повиновалась, но так злобно посмотрела на дядю, что ее взгляд запомнился мне надолго.

– Ты всегда с ними так строг? – спросила я по-английски.

– Это не нравится мне здесь больше всего, – ответил Амаури по-испански. – Стоит поднять на ребенка руку, как тебя тут же упекают в тюрьму. В Санто-Доминго все дети с понятием. А здесь они не питают ни к кому никакого уважения, потому что их никто не учит.