Клуб друзей китайского фарфора - [4]

Мне студентка белый локон подарила,

Заодно отдав невинность.

В парке темном прыть явила,

Объяснив, что это - милость.

Пареньки-мальчишечки, Петенька и Захар, возбудились идеей, она пришла в голову Захару, и он не без пафоса заявил, что следует им стать оперативными работниками, ну как бы агентами, записаться в легион блюстителей порядка, имя которому и есть легион. Из них там сделают рыцарей без страха и упрека. Однажды подались они в участок, желая изложить свои намерения. Так они отошли от детских забав, от ящиков и картонок, в которых, сидя и попукивая, спрашивали друг друга: имеютя выделения? - и отвечали друг другу: еще какие! небывалые ресурсы пущены в дело! - и советовали друг другу: горохом вмажь! наподдай луком репчатым! Великая война животов шла, а теперь они решили головой брать. Внимательно и благосклонно седоусый майор выслушал юношей; может, и не майор, но таковым назвался. Выслушав, он перепоручил ребят сержанту, который тоже пожелал все выслушать, от начала до конца, всю исповедь, а потом как-то повернул, что пришлось еще и от конца к началу возвращаться. Встрепенулся сержант, когда Петенька ненароком обронил, что лечился-де в больнице месяц назад, вдруг очень резко и хитро осведомился: а что вы такое делали в больнице, молодой человек, и в какой это было больнице, в каком отделении, кто пофамильно вас лечил?

Нас, смутился Петенька, всех поголовно лечили, и ничего он не напутал и не наврал. Петеньку покоробил сержантов вопрос, однако он не растерялся и звенящим неудержимой правдивостью голосом поведал, что ему в той больнице в конечном счете удалили гланды и сделал это доктор Голгофер, иудей, который имеет отчетливые настроения неудовольствия и метит выдвориться на Сион, зашив под шкуркой своей собаки драгоценности, принадлежащие государству по причине их прямого отношения к произведениям искусства. Откуда такие сведения, такая исчерпывающая информация? А они все такие, ответил Петенька, они Христа предали и продали, а после этого уже ни перед чем не останавливаются. И сержант перепоручил ребят какому-то штатскому в сером плаще, и этот человек, прячущий под плащом свои легионерские доблести, человек с немного печальным и усталым лицом, но пронзительным, проницательным, цепким взглядом, терпеливо и даже с интересом выслушал юношей-повествователей, рассказ которых отчасти уже отдавал заученностью. А после он принялся весьма энергично засылать их, забрасывать и закидывать с целью разведки в разные бойкие места, где танцевали, пили, приторговывали незаконно, где имена заменены были кличками, где можно было встретить людей, игравших, оказывается, большую роль в жизни города; но жизнь, в которой эти незаурядные люди играли большую роль, была жизнью тайной, отвратительной, ужасной, жизнью городского дна, и не удивительно, стало быть, что наши юноши, Петенька и Захар, ничего о ней прежде не знали,

Родина моя, милая отчизна,

Мне девчонкой локон даден, - что это за признак?

Устраивал ты праздники, пирушки, приглашал развязных бабенок, им говорил: дома делайте что хотите, а на людях ведите себя прилично, потому как общество благонравно и от нас требует благонравия. А им что, они согласны. Ты же, напившись, крепко захмелев, пускался в буйства, вытворял непристойности, от чего бабенки приходили в ужас, восклицая: Боже, сохрани и спаси от такого благонравия! Но разве ты и в своей потрясающей аморальности, в своем падении и самоистреблении не был выше всех этих разбегающихся, жмущихся по углам крыс, не был выше их обывательского ужаса, их испуга и гнева? Смешно вспомнить, что даже самые безобидные твои шутки выводили их из себя. Ты только вставишь ядреное словцо или сморкнешься на стену, а они уже пищат: этот человек пьян, он на грани беспамятства и безумия, нам тут делать нечего! Господи, какие слухи ходили о тебе, какие сплетни! Оно верно, что ты не тот человек, на которого я мог бы положиться в трудную минуту, и сколько раз ты не протягивал мне руку помощи, когда я в том особенно нуждался, что греха таить, бывало, что ты отворачивался от меня, как совершенно чужой человек, не слушал моих суждений, не понимал моей правды, замыкался в себе и никого не хотел видеть, слышать, понимать, даже меня, но невзирая ни на что я тебя люблю, и нет у меня второго такого друга, как ты. Что за переворот произошел в тебе? С чего начались твоя растерянность и опустошенность? С тобой не сладить нынче... Наверное, твой отход, твое паническое бегство от жизни, от судьбы, от того, что поэт назвал вечным боем, начались с того, что ты как полюбил необычайно, диковато, так и сам стал дичиться, - не настаиваю на этой гипотезе, но счел своим долгом ее высказать. Я только представить не могу, угадать не могу, в кого же (или во что) ты так фантастически влюбился, что вся твоя жизнь перевернулась и ты и думать забыл о покое, о карьере, о своем будущем, на все махнул рукой... А? Что случилось? Что так потрясло тебя? Почему ты стал не как я? Я-то живу на всю катушку, а ты, ты словно в воду опущенный... Веселишься порой с дружками, а у самого словно камень на душе... И все это из-за женщины? Ну, если так, была то девица, разумеется, что надо, у тебя ведь глаз наметанный, а ум светлый, и ты людей насквозь видишь... и все такое прочее...