Клодет Сорель - [30]

- Почему именно Чернов, - неожиданно вскипел «Пирожок». Видимо, он баллотировался в Учредительное собрание не от эсеров.

- Ну, пусть не Чернов, пусть кто угодно, какая разница. Вы что, на самом деле думали, что они тут же поднимут лапки и скажут: «Добро пожаловать, господа законное правительство! Мы вам совершенно добровольно и с наслаждением отдаем бразды правления!»? Так вы думали?

- Но большевики же сами утверждали, что власть захватили временно, до созыва Собрания!

- Да что вы?! И вы собираетесь убедить меня, что хотя бы на секунду этому поверили? Это когда на Святой Руси такое было, чтобы власть добровольно отдавать? Вы что, настолько наивны? Какая за вами стояла сила, чтобы напугать большевиков и получить власть?

«Пирожок» заволновался, задергался. Судя по всему, Андрей наступил ему на больную мозоль, и именно эта «мозоль» и была тем главным вопросом, на который у него самого не было ответа.

- За нами – сила законности. Мы – истинный выбор народа! – с неожиданным пафосом изрек он.

- Да бросьте вы! – отмахнулся Зеленин. – Какая законность, вы о чем? Если вас можно было, позевывая, пинками выгнать из Таврического, а вы пикнуть не посмели…

- Мы вышли на улицы! Мы протестовали!

- Толку-то, господин депутат, законно избранный? Вас и на улице разогнали, не так ли? Вот вам и вся ваша демократия. Демократия хороша, когда за ней стоит армия – вот тогда все будет настолько законно и справедливо, насколько законен и справедлив хорошо смазанный затвор.

- Вот и вернулись мы к тому, с чего начали, - «Пирожок» со злобой посмотрел на Андрея. – Вы нас предали, вы, господа армия. Это вы позволили разогнать законно избранное собрание, это вы хохотали и улюлюкали, когда большевики глумились над выборными народа. Это вы, офицеры, собственных солдатиков удержать не смогли, отпустили к большевикам, а теперь у вас хватает наглости предъявлять нам претензии? Да какие вы офицеры, если у вас из-под носа армия разбежалась как тараканы?

Андрей тоже начал горячиться. Клодет снова положила ему руку плечо, но он этого пожатия уже не почувствовал в пылу спора.

- Армия, говорите, разбежалась? А не вы ли ее разогнали? Это я должен был вас защищать, чтобы вы снова могли спокойно воровать и самодурствовать? Вы мне кричали про верность союзническому долгу и войну до победного конца. А армия в это время вшей выводила. Лошади от бескормицы дохли, потому что никто не подумал о том, что лошадям, оказывается, как и людям, надо есть, а иначе они орудия не потянут. Никак не потянут. Но эшелоны с фуражом до фронта не доходили. Вот не доходили и все. А по документам – лошади от жира еле двигаться должны были! Солдатики ноги обмораживали, потому что у них валенки своровали. На бумаге у меня все роты поголовно в валенках, а на деле – одиннадцать человек пальцев на ногах лишились, калеками остались. Почему? Потому что те, кто должен был нам валенки поставить, «поставили» их кому-то другому, получив хорошие денежки. Причем дважды: один раз от военного министерства, а второй – от перекупщика. Вы там сидите, уверенные, что все отлично – все солдатики в новеньких теплых валенках. А они в худых сапогах по снегу бегают и обмораживаются. Вы про это думали в своих Таврических? Хоть кто-то из вас озаботился тем, чтобы прекратить повальное казнокрадство и навести порядок в снабжении? Вы нам про наступление, про освобождение Европы от гуннов, а про то, что армия – это в первую очередь снабжение, подумали? Войскам не демократия нужна, не свобода совести и собраний, а горячий суп, теплый тулуп, вдосталь патронов, да артиллерия за спиной. Вот за таким правительством армия пойдет и защищать его будет до самого конца. Но вы же думали, что раз говорите правильные слова про демократию и преобразования, то вас непременно должны поддержать, исключительно светлой идеи ради.

- То есть, по вашему, никаких идеалов нет, и за идеалы никто на эшафот не пойдет? Вы ошибаетесь, господин офицер без батальона.

- А вы утверждаете, что вот вы лично, например, пойдете? На эшафот? А то большевики они такие, они за идею могут и голову оторвать.

Собеседник ничего не ответил. Видно было, что ему по-настоящему плохо.

- И оскорбить меня не пытайтесь, - зло продолжил Андрей. - Это по вашей милости я без батальона остался, потому что временное правительство меня боялось больше всей этой своры. Заигрывало с ней: солдатушки, бравы ребятушки, вот вам наши подарки, сладкие пряники - честь офицерам не отдавать, во фрунт не становиться, благородиями не величать, и решать теперь все будут не отцы-командиры, а ваш собственный солдатский Комитет. Знаете, что мужичок из всего этого понял? Что теперь офицеров можно ни в грош не ставить. Мало того, они же эти ваши великие либеральные преобразования восприняли как прямой призыв к убийству. Вы про резню офицеров флота в Гельсингфорсе не слышали? Нет? Две сотни офицеров, краса и гордость российского флота – под корень. Они ж теперь не благородия. Так что давай, братцы, одних – на дно, других – на штыки. Про то, как стреляли в командиров полков, уговаривавших – уговаривавших! – идти на позиции, не слыхали? Как чудо-богатыри топили в реках патроны и снаряды, отказываясь воевать? У меня под Двинском целая рота в атаку не поднялась. Сказала: «И сами не пойдем, и другим не дадим!». В соседней роте только два взвода поднялись, до немецких окопов добрались, там их германцы и перерезали. А Керенский возмущался: как так, моя доблестная 5-ая армия не способна выполнить поставленные перед ней задачи!? Да, не способна. Он командующих менял, а надо было солдат менять. Под ружьем десять миллионов, а на фронте безвылазно торчат только два из них, без смены, без еды, без патронов, зато со вшами. А остальные где? Чем занимаются? Вот они-то большевичков и поддержали, кому ж охота в траншеях по горло в воде сидеть? С какой стати вы решили, что они будут за вас воевать? Чтобы вы их потом под пули послали? Вы понятия не имели, что в действительности происходит в вашей великой стране и считали что там и в самом деле такой же сахарный туман, как и у вас в голове. Мифические мужички и верные солдатики. Теперь вы нам предъявляете претензии? Нам? Вы? Которые сначала все поломали, всех растлили, а потом испугались: спасайте нас, господа офицеры! А господ офицеров уже самих спасать надо. Армии нет, дисциплины нет, сил нет, желания нет, даже царя – и того нет. Тут-то большевики и подсуетились. Вы сами себе могилу вырыли и не смейте меня в этом обвинять!