Клодет Сорель - [31]

Андрей замолчал. Сидел злой, раскрасневшийся. «Пирожок» тоже молчал, в окно глядя.

Потом сквозь зубы прошипел:

- Правильно, чего же еще ждать от человека, который сам себя отрекомендовал монархистом.

- А кем я, по-вашему, должен быть? Государь Император Николай II к моему полку с рождения приписан! Он моему полку шеф! 65-й пехотный Московский Его Величества полк. Так кем же вы хотите, чтобы я был? Кадетом? Эсером?

- Ну-ну,- «Пирожок» криво усмехнулся. – Его Величество, шеф полка, бедные солдатики… А сейчас верный присяге блестящий офицер в солдатской шинельке без погон бежит куда-то «во глубину сибирских руд». Но при этом имеет смелость рассуждать о долге.

- Я не обязан перед вами отчитываться, но раз уж вы смеете бросать мне подобные обвинения, то извольте, - тихо сказал бледный от злобы Зеленин. – Я оставил службу после того, как боевого генерала, командующего армией, в которой я имел честь служить, генерал-лейтенанта Василия Георгиевича Болдырева[13] вызвал к себе какой-то прапорщик Крыленко[14], который теперь, оказывается, командует всеми вооруженными силами России. Прапорщик-связист требует, чтобы пред его ясны очи предстал генерал, потому как, видите ли, некое правительство решило назначить прапорщика верховным главнокомандующим! Болдырев, ясное дело, отказался, и теперь мой бывший командир сидит в Петропавловской крепости. А вы хотите, чтобы я после этого служил под началом негодяев, приказавших прекратить боевые действия и открыть фронт немцам? Нет, знаете ли, истинной верностью присяге было как раз не участвовать во всем этом отвратительном водевиле. Я счел себя свободным от обязательств перед нынешней властью.

Клодет тихо плакала, сглатывая катящиеся по щекам слезы, и все гладила, гладила Зеленина по грубой ткани шинели. Метрономом стучали колеса на стыках, в горле першило от паровозного дыма. Вагон молчал.

 

Ей казалось, что за те два года, что она не была дома, город должен был преобразиться. Ничего подобного. Самара осталась точно той же, что и была. Разве что на улицах, пока они шли от вокзала по Москательной к себе на Дворянскую, стало попадаться много вооруженных молодых людей с безумными глазами. Они косились на Зеленина, но до дома им с Андреем удалось добраться без приключений.

Мама всплеснула руками, заплакала. Юля завизжала, бросилась Клодет на шею, а из ее комнаты показался подтянутый молодой человек во френче со следами от погон. Надо же, корнет вернулся. Вот бы не подумала.

- Клавка! – вот Юлька дура! Ну, зачем? А впрочем, как она могла еще ее назвать? – Красавица ты наша! Посмотрите на нее! Такая модная!

Зеленин скользнул по ней удивленным взглядом. Клодет ревниво присмотрелась: не смеется ли над ее уродливым именем. Но нет, даже не улыбнулся.

- А где Катя? Где папа?

Мать, по-прежнему прижимая к себе блудную дочь, махнула рукой. Оказывается, отца похоронили еще год назад. Апоплексический удар. Ей сообщить не успели. Да и куда было сообщать? Они же ее московского адреса не знали, она им не писала. Так папа без нее и умер. Клодет почувствовала, как немилосердно щиплет в носу и неожиданно для себя совершенно по-бабьи взвыла в голос. Заголосила и Юля, кинувшись к ним с мамой. Так они и ревели втроем, обнявшись.

А Катя, оказывается, с мужем своим противным в Питер укатила, родила девочку – и укатила, он там свое дело захотел открыть. Ну, ему-то скатертью дорога, а Катю и племянницу жалко. Да и какие дела сейчас в Питере? Ладно, не пойдет торговля – вернутся.

Андрей после знакомства с мамой и сестрой подошел к корнету, представился.

- Штабс-капитан 65 Московского полка Андрей Зеленин.

- Поручик (надо же, уже поручик!) 11 Рижского Драгунского полка Роман Темников.

И пошли у них эти ужасные мужские разговоры про войну, про бои, только и слышалось: генерал Рузский, армия Безобразова, Двинск, Брусиловский прорыв, Северный фронт, Юго-Западный фронт. А уж когда выяснилось, что в сентябре 1914 оба воевали бок о бок в Галиции, то они шумно зачастили, моментально перешли на «ты» и стало понятно, что теперь их нипочем не разлучить. Тем более, что сестры Сорокины… Черт, теперь Андрей знает, что она на самом деле Клава. Кошмар. Такой красавец, мужественный, сильный, просто мечта – и рядом с ним девица по имени Клава Сорокина. Дворянин и купеческая дочка. Классический мезальянс, бульварное чтиво, дамский роман. Можно себе представить что-то гаже этого?

Улучив момент, Зеленин подошел к ней и шепнул прямо в ухо:

- Маленькая обманщица! Ночью – выпорю!

Ее как огнем обдало. Дракончик заволновался, захлопал в ладоши. Ох, дожить бы до этой ночи! Жаль, что нельзя сделать это прямо сейчас! «Муж хлестал меня узорчатым…» Она чуть не застонала от непреодолимого желания. Уехали зачем-то из Москвы. Там бы бросились сейчас на кровать, и все дела. А тут надо матери как-то объяснить, она еще не дай бог им в разных комнатах постелит, с нее станется, с ее-то взглядами.

 

Мама и Юля возились на кухне. Больше не было ни кухарки, ни горничной – как не было и денег. Юлия еще как-то пыталась поддерживать торговлю в лавке, но не было и поставок, неоткуда было взяться ни чаю, ни кофе, ни другим «колониальным товарам», а кому сегодня нужна была «искусственная минеральная вода», практически единственное, что лавка теперь могла предложить? Так и перебивались старыми запасами, что-то осталось от отца, да что-то еще можно было продать.