Клинок Богини, гость и раб - [138]

– Раду, ты опять даешь мне советы, – заметила танша. Говорила ровно, но присутствующие уже не понаслышке знали, что может скрываться за этим спокойным тоном. – Если ты не знаешь, чего я жду от своего оруженосца, проконсультируйся у Юдейра. Он весьма неплох на этой должности.

Вот же, хотел как лучше, а вышло наоборот! Теперь еще этого мальчишку ему в пример ставят! Но отступать – поздно.

– Госпожа! – взвыл Раду. – Ну в конце концов, ну хоть раз прислушайтесь ко…

– Раду! – одернул его насупившийся Гистасп. – Еще одно слово – и уже я расценю твое вмешательство как неподчинение или измену.

Повисло напряженное молчание. Обычно Гистасп со всеми выглядел вполне дружелюбно.

– В любом случае мы никуда не двинемся, – припечатала Бану. «Гобрий и Юдейр еще слишком слабы, и людей у меня мало. Нам всем нужна передышка за этот год».

До конца совещания Бану и Гистаспа Раду молчал, а когда танша велела мужчинам освободить шатер, командующий задержал телохранителя на улице.

– Тану права: если она доверила тебе место Юдейра, следовало поинтересоваться у того, что требуется от оруженосца, – сурово сказал полководец. – Я бы на месте танши серьезно усомнился в твоей преданности.

Глядя вслед Гистаспу, Раду до хруста сжимал кулаки.

Рамир со своим отрядом разведчиков (головорезов, как он сам иногда шутил) встретил Сциру на подступах к военному лагерю ее старшего брата, куда танин направил Ранди, велев передать полномочия наследнику-ахтанату. При ней было всего полста человек охраны. Она выглядела бледной, уставшей, измученной и очень удивленной.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она Рамира, едва тот вошел в ее шатер уже незадолго до полуночи.

– Ты здесь! – отозвался мужчина вместо ответа, подлетел к любовнице и стиснул в объятиях. – Я же разведчик, – улыбнулся в мягкую красно-рыжую макушку, – я сообщил твоему брату, что ты уже рядом, и вызвался встретить и сопроводить тебя. Сцира! – Приблизил ее лицо, поцеловал. – Поцелуи такие, как я помню… – Рамир с тоской заглянул в глаза женщины, ненавязчиво облизнулся и поцеловал вновь.

Поцелуи даже лучше, чем помнила она. Всего месяц минул с их расставания, а она места себе не находила без него ни дня! Зачем она вообще тогда отослала его? Глупая! Сама все испортила! А могла бы сейчас, как прежде, будоражить окрестные просторы во главе войска, каждую ночь утопая в ласке любимого!

– Не жалей ни о чем, – будто услышав ее мысли, заботливо прошептал Рамир. – У нас есть хотя бы эта ночь, не стоит ее терять.

Сцира вздрогнула, когда мужчина коснулся губами ее лба, и закрыла глаза, отдаваясь во власть его тепла…

Рамир был как никогда пылок и горяч; он так сиял, светился, так чувствовал! Ему невозможно было сопротивляться, ему нельзя было препятствовать, в нем нельзя было сомневаться.

Спустя еще две недели все вернулось на круги своя. Лагерь по-прежнему стоял вокруг крепости, Бансабира вняла уговорам и перебралась из шатра на улице в одно из помещений занимаемого форта. А осажденные решились на отчаянный шаг.

Гобрий стоял в нише стены, над воротами, вглядываясь в крепость врага, слишком понадеявшегося на помощь сюзерена. Он старался не подавать виду, но до сих пор не освоился обходиться возможностями одного глаза. Хотя стоит признать, многие приближенные подмечали его повышенную настороженность, мнительность, нервозность.

Неожиданно ворота города отворились, и целый поток людей вышел на пустырь между фортами. Гобрий, казалось, постаревший от ран на десять лет, сглотнул.

– Позови тану, – хрипло скомандовал одному из караульных.

Когда Бансабира – а следом за ней и Юдейр – взлетела по лестницам к Гобрию, Гистасп, Дан, Раду и даже Одхан с Валом уже были здесь. Всех привлек поднимавшийся до самой поднебесной шум – невыносимый, душераздирающий женский и детский плач.

– Мать лагерей! – выли вышедшие. – Умоляем, во имя Праматери, открой ворота! Пожалуйста! Мы просим тебя! Бансабира Изящная! Ты ведь сама женщина! Умоляем! Именем Всеединой, Бансабира Яввуз! Смилостивься!

– Что здесь происходит? – не веря глазам, спросила тану, оглядывая соратников.

– Оранжевые выродки выгнали их и заперли ворота, – ответил Гобрий. Бансабира прислонилась к стене, вцепившись в парапет и глядя не моргая.

– Выгнали своих жен и матерей? Выгнали детей? – повторила Бану, посмотрев на Гобрия и будто не веря его словам. Будто от этого взгляда что-то изменится, и, когда она вновь повернет голову в сторону пустыря, там никого не окажется.

Если бы у Бансабиры были железные пальцы, она продырявила бы стену, вонзившись в глубь камня – до того напряглись руки.

– Нужно одно ваше слово, тану. Мы выполним любой приказ, что бы вы ни решили, – поддержал Гистасп.

«Мое слово? Мое слово?! Вам-то останется подчиниться, вы всегда сможете спихнуть все на меня. Дескать, какие отличные солдаты – подчиняются не раздумывая. А моя совесть? А моя душа?! Как бы далеко эти несчастные ни ушли, что бы ни сделали… это не Храм Даг, здесь обычные женщины не воительницы, и в мире вооруженных мужчин им не жить. Мы ведь рождаемся в крови и умираем в крови, другого не дано. А этого… Этого мне Праматерь точно никогда не простит. Ни за какую жертву. И они будут сниться мне всю жизнь…»