Клинки и крылья - [13]

Тейор потом рассказал, что Нитлот сам разыскал Индрис, лежавшую без сознания, с треснувшим зеркалом, и медленно бледневшую от подступающей пустоты. Чёрная магия, призванная Хелт, давила на них с небес — в том числе и после того, как дракон испарился вслед за другими иллюзиями.

Единственной надеждой оказался защитный купол, который они втроём воздвигли ещё до того, как началась битва. Нитлот до сих пор считал, что только эта молочно-белая плёнка, наведённая самой банальной в мире магией, и выручила их всех. Ни один воин Альсунга не переступил тогда невидимую черту, но та же самая черта оказалась и ловушкой для них самих.

За эти семь дней Нитлот изведал, наверное, все муки, которые не доводилось пережить раньше, и повторил все, которые доводилось. Первые двое — а может, и трое — суток протянулись в каком-то беспамятстве. Нитлот выслушивал истерики лорда Толмэ, заклинаниями очищал повязки для раненых, накладывал новые чары на рыцарские доспехи, покорёженные яростной, бесцеремонной альсунгской рубкой, и на оружие (удалось спасти не больше сотни мечей и копий, а щитов и того меньше). Он почти не спал, держась на стимулирующих травах из запасов Тейора. Вкупе с голодом это валило с ног — оставалось разве что прославлять хвалёную выносливость зеркального народа… Еды не хватало на всех, и осаждённые впроголодь тянули то, что залежалось в нескольких тележках из обоза — их разместили на большой поляне в глубине чащи. Нитлот попросту не задумывался об этом. Время от времени, когда Тейор вконец надоедал, он мусолил зачерствелый хлеб с солью или брезгливо ковырял полоски копчёной говядины. В конце концов, беззеркальным еда сейчас явно нужнее, чем ему…

Всё-таки беззеркальные должны решить, что делать дальше. Это их война, их ответственность. И главный их враг, королева Хелт, тоже остаётся беззеркальной, человеком — хотя Нитлот всё чаще ловил себя на том, что не может представить, как Хелт мыслит или чем объясняет свои поступки. Судя по битве на равнине и колдовству, к которому прибегает эта женщина, человеческого в ней всё меньше. Он назвал бы это безумием, если бы безумцами (в разных смыслах) среди беззеркальных не считались Альен и Соуш.

А Хелт в своей жестокой, непробиваемой узколобости так не похожа на них обоих. И узколобость её приобретает опасный размах… Как, почему тауриллиан — бессмертные и, согласно фантазиям жрицы Наилил, познавшие высшую мудрость — доверили ей столько тайн? Морской демон Дии-Ше, магия для изменения облика, теперь вот образы для иллюзий, заботливо доставленные прямо из Лэфлиенна… Неужели в Обетованном не нашлось никого более достойного, раз уж им так приспичило вернуться?

Со вздохом Нитлот опять подошёл к котелку и ещё раз размешал зелье, критически оценивая его густоту. Хоть в этом уже и не было особой необходимости, он всё любил доводить до совершенства — даже если затея эта была заранее обречена. Со всех сторон укромную полянку обступали ели: они захватили эту часть леса, оттеснив прочь заросли осины, вяза и бука. Было тихо — только в котелке булькало, а ещё дятел настойчиво, точно намекая на что-то, настукивал вдалеке.

Нитлот уставился на снег под ногами; долго не мог понять, почему он такой рыхлый, лёгкий, будто пекарская мука, и с какой стати из-под еловых корней начала выступать чёрная, жирная земля. Верно, ведь уже приходит весна. Он совсем об этом забыл. Воздух был по-прежнему холоден, но мягок — такой же нежной прохладой отдавали карты на белой выскобленной бумаге в Долине (такие нравились Нитлоту больше других), или мороженые ягоды в трапезном доме, или…

Или руки Индрис — той здоровой, сильной Индрис, какой она была до своего прекрасного и бессмысленного подвига с «огненным колесом».

Услышав в себе такое сравнение, Нитлот вздрогнул и на секунду забыл о размешивании. Так и застыл с ложкой в руке — редкой ценностью теперь, когда их не так много спасли в обозе, — пылая ушами на потеху дятлу… Хорошо, что Тейор не видит.

А может, и плохо: может, насмешки Тейора образумили бы его. Ибо сейчас не время и не место сходить с ума. Нитлот слишком хорошо знал и себя, и Индрис. У зеркального народа, конечно, весьма своеобразные представления о времени — и всё же по любым меркам они знакомы очень давно. Не одно поколение учеников они выпустили вместе, не один зимний праздник в честь Госпожи Смерти встретили, бок о бок сидя за столом. На его глазах Индрис стала женщиной и воспитала двух сыновей от сохранивших неизвестность отцов; такая свобода нравов, впрочем, была нормой для женщин Долины. Оба сына унаследовали и материнскую безуминку в глазах, и талант мастерить витражи. Оба очень скоро исчезли, чтобы быть, как это иногда называют, профессиональными волшебниками на службе у беззеркальных — проще говоря, чтобы попадать почаще в передряги и, не скучая, продавать свой Дар.

Индрис отлично видела, что сотворила с Нитлотом вся эта история с Альеном, Фиенни и Ниамор. Видела, но со свойственным ей тактом не лезла в душу, предпочитая держаться на расстоянии. До Нитлота лишь недавно дошло, сколько сил ей, должно быть, потребовалось, чтобы сохранить свою невозмутимую весёлость и любовь к каждому сделанному вдоху в эти странные времена… Почти восемь лет прошло с тех пор, но у зеркального народа отличная память. «Пусть гном выучит для тебя горную дорогу, а Отражение напомнит маршрут твоим детям», — так, кажется, говорят в Ти'арге и Дорелии — говорят, всё реже вдумываясь в жутковатый смысл…