Клиника одиночества - [49]

– Дело не в деньгах! – воскликнул Ваня азартно. – А в том, что надо жить в радости!

Люба вздрогнула. Ванины слова оказались созвучны тем, что говорили Зоя с подругами, отговаривая ее от брака с Максимовым.

– Нет, я неправильно выразился. Не реальность должна устраивать человека, а он сам себя в этой реальности. Пока он доволен собой и чувствует в себе силы для хороших дел, сбить его с пути истинного невозможно. Это я как психиатр говорю. Ладно, не будем отвлекаться. Что нас ждет, Стас, не сказали? Суд офицерской чести с предложением самоубийства или расстрел на рассвете у Кремлевской стены?

– Пока неясно. Объяснительные все равно надо писать, каждому отдельно, а дальше все будет зависеть от наркологической экспертизы. Мы биосреды-то у него взяли, но, сдается мне, родители проплатили отрицательные результаты.

– Тогда чепец! – заключил Ваня весело и чихнул.

– Простите, что вмешиваюсь, но если этот наркоман напал на вас с ножом, разве имеет значение, был он обдолбанный или нет? – спросила Люба, робко взглянув на Стаса. – Нужно разбирать этот случай как уголовное преступление. Есть же свидетели, как он на вас кидался, есть нож.

Доктора посмотрели на нее с жалостью.

– Видишь ли, Люба, в делах против медиков свидетельства этих самых медиков, как говорят уголовники, не канают. Все наши показания воспринимаются как жалкие попытки выгородить свою трижды виновную шкуру. Мы говорим правду, а в ответ слышим – это у вас корпоративная солидарность. Охранник же, как я поняла, самого момента нападения не видел. Только если нож... Где он, кстати?

– В сейфе приемного отделения. В пакет положили, актировали, все честь по чести. Но я сомневаюсь, что кто-то будет назначать экспертизу, уголовного дела-то нет. Да оно никому и не надо, базарный скандал в прессе гораздо приятнее. Мы, конечно, виноваты, прохлопали острый психоз, то есть совершили врачебную ошибку. Но остальное, простите, это необходимая само– и взаимооборона.

Какое слово хорошее – «взаимооборона», подумала Люба и поднялась. Зоя с Ваней шумно уговаривали ее остаться. Стас вышел за ней в прихожую.

– Я провожу.

– Не тревожьтесь. Я живу в этом же подъезде.

– Все равно провожу.

У Любиной двери оба остановились в замешательстве. Она боялась пригласить, он – напрашиваться. Дрожащими руками она достала ключи. Еле попав в замочную скважину, открыла дверь и замерла на пороге. Невозможно было отпустить его, а просить остаться – тем более нельзя.

...Руки его властно и спокойно легли на ее талию, губы уткнулись куда-то за ухо и распустились там нежным цветком. Обнявшись, они разом шагнули в коридор, краем уходящего сознания Люба слышала, как хлопнула дверь.

– Наконец-то я знаю, где вас искать, – шепнул Стас умиротворенно.

Он целовал ее невесомыми, осторожными поцелуями, так кошка трогает лапкой заинтересовавший ее предмет. Люба положила руки ему на плечи и несмело прижалась щекой к щеке. Сколько они простояли так – вечность, минуту? Она не знала. Мир кружился и летел в тартарары, родные стены прихожей обрушивались и исчезали, вместо них перед Любиными глазами возникали райские сады. В голове шумело, а ноги подкашивались так, что пришлось прислониться к шифоньеру.

– Послушайте, – сказала она слабо, – послушайте...

– Люба...

Вдруг он опустился перед ней на колени и прижался лицом к ее животу. Возле его рта кофточка сразу стала теплой и влажной.

Люба застонала и закрыла глаза. Стас осторожно приподнял кофточку и провел кончиком языка по ее животу. Это было очень приятно, хотя и немножко стыдно. Люба попыталась отпрянуть, но сильные руки удержали ее. Тогда она опустилась на колени рядом со Стасом и поцеловала его в губы.

Все это время Люба надеялась, что тот восторг, который она испытала в беседке, был связан не со Стасом, а с романтической аурой летнего вечера. О, эти коварные летние вечера! В загадочных серых сумерках разливается тепло земли, и звуки разносятся так далеко, что, кажется, можно докричаться до соседней планеты. Остро пахнет сиренью, и призрачный диск луны смотрит на землю своими пустыми глазами. В такие вечера душу посещает светлая, щемящая тоска, но ее скоро сменяет надежда на любовь и счастье...

Он отстранился и посмотрел в ее глаза. Уносимые вихрем страсти, беспомощные перед нахлынувшей вдруг острой любовью, они ободряюще улыбнулись друг другу.

А потом Люба закрыла глаза и растаяла в объятиях, такого раньше с ней никогда не случалось.

Поцелуи Стаса становились все откровеннее. Стоять дальше на коленках в прихожей рядом со шкафчиком для обуви было нелепо. Люба поднялась и повела Стаса в спальню, еле сохраняя равновесие на ватных ногах.

– Я так мечтал о тебе! – прошептал он. – Я просто не верю, что мы вместе.

Неловко, одной рукой, он справился с застежкой ее брюк, а Люба гладила его худые, еще юношеские плечи, не решаясь помочь ему освободиться от одежды.

– Я на секунду, – вдруг шепнула она и выскочила в ванную.

Зеркало отразило чужую женщину с разгоряченным лицом, Люба не сразу себя узнала. Она включила холодную воду и умыла лицо. «Господи, что же я делаю? – подумалось ей тоскливо. – Зачем?»

Если бы она была молодой неискушенной девушкой, можно было бы поддаться этому натиску страсти, но в ее жизни бывали такие бурные ночи, когда кажется, что ты сливаешься со своим партнером в единое целое и навсегда. Когда страстные поцелуи и искусные ласки убеждают тебя, что с тобой мужчина, предназначенный тебе от начала времен, ты обрела его наконец после долгих мытарств и блужданий и теперь вы будете вместе навек... Но за сумасшедшей ночью наступает серое утро, лучи солнца заглядывают в окно, и вся страсть исчезает, как нечистая сила с криком петуха.