Клиника: анатомия жизни - [18]

— Я не опоздала?

— Не думаю, — ответила девушка. — По-моему, еще не начали.

Приблизившись к двустворчатой двери, Люси услышала гул голосов, а войдя в конференц-зал, устланный толстым ворсистым ковром, с длинным ореховым столом и резными стульями, сразу же увидела Кента О’Доннелла и какого-то незнакомого молодого человека. Вокруг стоял гул голосов, в воздухе плавали облака табачного дыма. Ежемесячные клинико-анатомические конференции считались коллективными мероприятиями, и на них должны были являться не только штатные хирурги, а их было сорок с лишним человек, но и интерны и резиденты.

— Люси! — окликнул ее О’Доннелл.

Услышав ее имя, два знакомых хирурга оглянулись, и она приветливо помахала им рукой.

О’Доннелл направился к ней, ведя за собой молодого человека.

— Люси, я хочу познакомить тебя с доктором Роджером Хилтоном. Он только что зачислен в штат. Помнишь, я недавно говорил тебе о нем?

— Да, помню. — Она лучисто улыбнулась Хилтону.

— Это доктор Грейнджер. — О’Доннелл всегда старался помочь новым врачам влиться в коллектив. — Один из наших хирургов-ортопедов, — добавил он.

Люси протянула Хилтону руку, и он ответил рукопожатием. У молодого хирурга была сильная твердая ладонь и мальчишеская улыбка. Ему скорее всего не больше двадцати семи, решила Люси.

— Добро пожаловать, — сказала она, — если вы еще не устали выслушивать эти слова.

— Если честно, то мне очень приятно их слышать. — Молодой человек говорил искренне.

— Это ваше первое место работы в клинике?

Хилтон кивнул:

— Да, прежде я был резидентом-хирургом в клинике Майкла Риза, в Чикаго.

Теперь Люси вспомнила. Кент О’Доннелл очень хотел заполучить этого человека в Берлингтон. Это означало, что Хилтон — квалифицированный хирург.

— Люси, можно тебя на минутку? — спросил О’Доннелл и показал на окно, около которого было не так много людей.

Извинившись перед молодым хирургом, они отошли.

— Вот так лучше. Здесь мы по крайней мере можем слышать друг друга, — с улыбкой произнес О’Доннелл. — Как у тебя дела, Люси? Я давно тебя не видел, если не считать работы.

Люси задумалась и шутливо ответила:

— Ну, пульс у меня нормальный, температура тридцать шесть и шесть. Давление я давно не измеряла.

— Почему бы мне этого не сделать? — спросил О’Доннелл. — Например, за ужином?

— Думаешь, это будет умно? Вдруг ты уронишь тонометр в суп?

— Ну, так давай поужинаем без тонометра.

— С удовольствием, Кент, — ответила Люси. — Но мне надо сначала дочитать одну книгу.

— Читай, а потом я тебе позвоню. Давай попытаемся поужинать на следующей неделе. — Он коснулся плеча Люси: — Пойду открывать представление.

Глядя, как он прокладывает себе дорогу в людской толчее, Люси в который уже раз поймала себя на мысли о том, как она восхищается О’Доннеллом — как коллегой и как мужчиной. Приглашение на ужин не было для нее новостью. Они и раньше встречались по вечерам, и Люси даже казалось, что между ними установились какие-то негласные отношения. Они оба не состояли в браке, Люси, в свои тридцать пять, была на семь лет моложе главного хирурга. Но О’Доннелл ни разу не дал ей понять, что видит в ней нечто большее, чем приятного собеседника.

Сама Люси чувствовала: если даст себе волю, то ее восхищение Кентом перерастет во что-то более глубокое и личное. И она предпочитала не форсировать события; пусть все идет как идет, а если ничего не выйдет, то она ничего не потеряет. В этом состоит по крайней мере одно из преимуществ зрелости перед юностью. Зрелый человек не спешит, понимая, что противоположный конец радуги находится не в соседнем квартале.

— Начнем, джентльмены? — О’Доннелл занял место во главе стола и, повысив голос, обратился к присутствующим. Он тоже был рад мимолетной встрече с Люси; его приятно грела мысль о том, что скоро он с ней увидится. Вообще-то ему следовало бы позвонить ей раньше, но были веские причины, удерживавшие О’Доннелла от звонка. Хотя Кент чувствовал, что его все сильнее и сильнее тянет к Люси Грейнджер, он не был уверен, что это хорошо для них обоих.

Он давно привык к своему образу жизни. Одиночество и независимость становятся необходимыми со временем, и О’Доннелл сомневался, что сможет привыкнуть к иной жизни. Он подозревал, что нечто похожее чувствует и Люси и могут возникнуть проблемы в их профессиональной карьере. Но, как бы то ни было, ему было очень комфортно в ее обществе, лучше, чем с любой из женщин, каких он знал раньше. От Люси исходило душевное тепло — когда-то он обозначил это свойство как строгую доброту, — оно успокаивало и вселяло силу.

Он понимал, что есть и другие люди — прежде всего пациенты Люси, — на которых она производит такое же впечатление.

Ведь Люси обладала вполне реальной зрелой женской красотой. К тому же сегодня, глядя на ее волосы, которые мягкими золотистыми волнами обрамляли лицо Люси, он заметил в них седину. Медицина беспощадна, рано седеют все, кто ей служит. Но седина Люси напомнила ему, что их время неумолимо уходит. Может быть, он не прав, что так медлит? Чего он ждет? «Ладно, — решил он, — посмотрим, как пройдет предстоящий ужин».

Гомон не утихал, и О’Доннелл еще раз, громче, чем в первый раз, призвал коллег к тишине.