Клинические лекции по душевным болезням - [107]

Наблюдение, с которым нам предстоит сейчас познакомиться, относится к больной, ставшей преследовательницей собственной дочери: вследствие ее бредового неузнавания. По характеру подозрительная, возбудимая, она всегда была груба и жестока с детьми и мужем — на основе же давно и непрерывно существующих у нее ложных идей, построила целый бредовой роман: она считает, что ее истинная дочь была изрезана на куски зятем, и когда та приходит к ней, считает ее самозванкой и отказывается принять. Она пускается во все тяжкие, чтобы привлечь убийц дочери к ответу, с неистощимым упорством обращается в самые различные инстанции и кончает тем, что провоцирует собственный арест: чтобы привлечь внимание правосудия к вымышленному преступлению.

Селина Н…, по мужу G…, 49 лет поступила в приемное отделение 1 октября 1888 г.

Отец был возбудим, склонен к вспышкам ярости; мать умерла, видимо, от туберкулеза. Брат неуравновешенный, взбалмошный, транжира, сильно пил. Второй брат грубый и агрессивный, завладел будто бы всем, что осталось после родителей. Двоюродная сестра — имбецилка.

Больная обнаруживает лицевую асимметрию. Она всегда отличалась вспыльчивым, необузданным характером, неустойчивым настроением и непостоянством привязанностей; всегда была подозрительна, получала дочь следить за своим мужем, говорила, что тот ей изменяет. Дома были частые скандалы, она избивала собственного мужа, говорила, что он «бегает» за другими женщинами, кусала его, выталкивала на улицу, однажды нанесла ему глубокую рану головы: несчастный вынужден был кричать и звать на помощь. Она не стала лучше относиться к нему и тогда, когда он тяжело заболел, и даже за несколько дней до его смерти. Столь же жестокой она была и в отношении дочери, которую тоже без всякой жалости била — она сама признает, что гневлива, это, говорит она, ее недостаток. Выйдя замуж в 27 лет, она вскоре стала замечать, что деньги уходят на сторону, и была уверена, что муж кому-то отдает их: его никогда не было дома, ему давали подписывать массу бумаг и, так как она сама неграмотна, ему ничего не стоило ввести ее в заблуждение.

В 1876 г., после новых ссор с мужем, который не хотел, чтобы дочь стала швеей, у нее развилась депрессия, сопровождавшаяся суицидальными высказываниями. В 1879 г. новые мысли о самоубийстве, а также — страхи отравления: она подозревает мужа в желании освободиться от нее и иметь еще одного, незаконного, ребенка. В 1880 г. в соседнем доме поселились две модистки-шляпницы с отцом. Вскоре она начала замечать там подозрительные вещи. Днем все было спокойно, но вечером в дом входили молодые люди, по ночам слышались крики, там предавались оргиям: «Это были, конечно, женщины легкого поведения, а отец он им был только по названию». Она слышала ужасные подробности, фразы, которые не оставляли у нее сомнений, вроде: «Это тебе не понравится, но это очень приятно». Они бросали в ее сад всякую дрянь и мусор, спускали с цепи собак, когда дочь возвращалась домой, соседки усаживались на террасе, чтобы следить за всем, что делается у нее дома; в 1883 г. словесно оскорбляли ее. В том же году у нее возникли боли в животе, сопровождавшиеся жгучей жаждой: ее хотели отравить — врач, собственно, и сказал ей «Это похоже на отравление». Два года затем протекли спокойно, в 1885 г. дочь вышла замуж.

Уже задолго до этого ее начали посещать странные мысли: она несколько раз говорила дочери, что она не ее ребенок. Она стала подозревать, что дочь подменили незаконным ребенком ее мужа, а ее самое убили и выкинули в реку племянники мужа. Она встретилась с дочерью в декабре 1885 г. — чтобы отвести ее на прием к врачу: она, по ее словам, была очень встревожена худобой дочери, и сама в это время потеряла много крови в месячных и в следующие дни слегла. Она была в постели, когда дочь с зятем пришли поздравить ее с Новым Годом. Она учинила дочери скандал, обвинила ее в том, что та явилась к ней с опозданием: не иначе как была перед этим у своей настоящей матери — перестала разговаривать с ней как со своим ребенком, перешла с «ты» на «вы», уверяла, что у той изменились глаза, все вообще переменилось: «руки моей дочери были больше и лоб не такой выпуклый», отказалась целовать ее и назвала «негодяйкой». «Если вы и вправду моя дочь, то останетесь сейчас со мной», сказала она затем и пошла с ней по знакомым, спрашивая у них, признают ли они в ней ее дочку. Наконец как будто дала убедить себя, воскликнула: «Да, это ты!», но вскоре за тем: «Нет, это не моя дочь», и потребовала, чтобы та показала ей родимое пятно на бедре. Родимое пятно было на месте, но больная посчитала, что оно наведено ляписом. Через несколько дней ее навестил зять, посоветовал ей успокоиться — больная надавала ему пощечин, пыталась задушить его. Мысль, что ее дочь подменена другой девушкой, окончательно утверждается в ее сознании — отныне она целиком во власти этого представления, думает только о том, как разыскать «настоящую» дочь и ни перед чем не останавливается в своих поисках: оставляет мужа, который не хочет в этом участвовать, обращается к префекту полиции, адвокатам, комиссарам полиции, дает поручения адвокатам, тратит на это не одну сотню франков и объявляет уже публично, что ее дочь устранена зятем. В это время в Монруже находят расчлененный труп женщины — она вооружается этим фактом: ее зять совершил преступление в Монруже и живет теперь в браке с любовницей. Эта фаза ее заболевания характеризуется, следовательно, преобладанием в бредообразовании бредовых интерпретаций и иллюзорных восприятий — галлюцинации имеют пока лишь второстепенное значение.