Клевые - [3]

— Эти потаскухи ничуть не хуже тебя и меня!

— Ах ты, стерва! Меня с блядвом сравнила?! — хотел встать Егор с постели, но нестерпимая боль прорезала все тело, свалила с ног. Человек упал, застонав.

— Егорка, милый, зачем себя и меня терзаешь? Да угомонись ты! Выжить надо, сам увидишь, как изменилось все за эти годы! Ничего не понять, что творится. Мы без этих баб не выживем! На них устояли. Сам поймешь. И прошу, не лезь в мою жизнь. Она давно уж опостылела!

— Постой-постой, выходит, ты в бандерши заделалась? — округлились глаза Егора.

— Не бандерша! Я твоих приятелей — воров не впускаю в дом. Мои девочки ездят на вызовы к порядочным людям.

— И ты тоже этим промышляешь?

— Нет! Я вызовы не обслуживаю! У меня свои обязанности! Я

— честный предприниматель!

— Бандерша в законе! Ну и дела! Вот не думал, что вернусь с ходки и разом попаду в притон! Как это тебя угораздило скатиться вот так? Поначалу родила неизвестно от кого, потом бардак завела в доме! Да еще меня хочешь убедить, что утворила это для нашего блага! Ну и прохвостка, ну и падла!

— Полегше, Егор! — вскочила Тонька. И, направившись к двери, остановилась в полушаге от брата. — Алешку не тронь своим поганым языком. Я родила, сама и ращу…

— Иль ты запамятовала про подушку, ведь я успел сказать тебе о ней?

— А что в ней было? Те деньги инфляция за полгода съела! Одно воспоминание, что успела курсы закончить.

— С кондитерской чего ушла? Иль там кадрить не с кем стало?

— Моей зарплаты Алешке на молоко едва хватало. У меня помимо сына мать имелась. Ее кормить надо было. Да и самой есть хотелось.

— Как же ты додумалась? — кипел Егор.

— Мам! Тебя зовут к телефону! Иди! Я пока тут побуду, можно? — просунул голову в дверь Алешка. И едва женщина вышла из комнаты поспешил к Егору. — Скажи, а почему мамка отца зовет горем, жизнь — наказаньем, а меня — бедолагой? Тебя она как звать станет?

— Не иначе, как дураком! — невесело усмехнулся Егор и спросил:

— А ты своей жизнью доволен?

— Пока терплю. У меня друзья есть в садике. Их тоже отцы бросили. Живут один с мамкой, другой — с бабкой. Что делать? Взрослые бесятся, а мы плачем. Разве мы просили народить нас? Нет! Зачем же требуют теперь, чтоб мы благодарили их за свое рожденье? Может, и я не хотел бы теперь жить…

— Это почему? — удивился Егор.

— Потому что маленьким быть скучно и плохо. А пока большим станешь, много лет ждать надо.

— Ну и что? Разве мы не так росли?

— И не все! Тебя не дразнили на улице большие пацаны, а меня дразнят. Потому что не могу отлупить их… На улицу выйду поиграть, а в меня камнями швыряют. И обзывают по всякому, — всхлипнул мальчишка.

— Погоди! Вот поправлюсь, всех твоих врагов оттрамбую! — пообещал Егор и Алешка, придвинувшись поближе, сказал доверительно:

— А знаешь, мамка с бабкой часто про тебя говорили. Все жалели, плакали и ждали. Мне тоже надо далеко уехать, чтобы они и меня полюбили…

— Как же ты слышал обо мне и не узнал, что это я приехал? — полюбопытствовал Егор.

— Мне не сказали, что ты уже приехал. А чужого своим называть не хочу, — совсем по-взрослому ответил Алешка.

В комнату, скрипнув дверью, вошла Тоня.

— Сумерничаете, мужчины? А у меня к вам обоим разговор имеется.

— Хороший? — насторожился пацан.

— Валяй! — отозвался Егор.

— Прямо не знаю с чего начать, — сжалась женщина. И, махнув рукой, заговорила беспокойно: — У Лидки нашей горе случилось. С месяц назад умерла мать. В Одессе она жила. Ну, съездила, похоронила. С нею сын жил. Пока при бабке — все без мороки шло. Высылала деньги. Жила спокойно, работала…

— Работала, вкалывала! — криво усмехнулся Егор. Но, глянув на Алешку, осекся и спросил: — А тебя что точит? Ее мать месяц назад умерла, ты только теперь о ней вспомнила?

— Я о сыне ее. Антошке совсем кисло. Он в интернате живет. Ни с кем у него не клеится. В шестой класс пошел. Ему одному никак нельзя. Глаз да глаз нужен…

— Давай его к себе возьмем! В мои друзья! — загорелись глаза Алешки.

— А что у него не клеится? Такой шкет уже гонор заимел? — изумился Егор.

— Не гонор! Но со школы его грозят выкинуть. Учительница в который раз звонит, просит, чтобы забрали Антона.

— С чего бы это?

— Понимаешь, он все же, хоть и маленький, но уже одессит! А тут Москва. Его вызвали к доске на уроке географии и спросили, где находится Париж? Мол, укажи на карте! Он и указал на Одессу! Географичка предложила ему подумать. Но Антон ответил, что Парижем в Одессе называют барахолку, и он, выходит, не ошибся. Тогда она спросила его, где же, по вашему мнению, находится Франция? Антон указал опять на Одессу. Тут весь класс со смеху на уши встал. Но Антон не растерялся и ответил, что Франция, наверно, влипла в вытрезвитель. Это, мол, бабу так зовут. Ее вся мужская часть Одессы знает. Учительница очки выронила от удивленья. А весь класс до конца урока на ушах стоял. На истории, когда Антошку спросили о Гитлере, он ответил, что тот недавно устроился в сутенеры к бандерше и теперь уже не торгует луком на базаре, как раньше. Учительница спросила, что он знает о Наполеоне? Антон и тут отмочил, мол, раньше его жена каталкой по башке лупила, и он