Клетка для сверчка - [8]

Ольга все еще не могла сладить с замком, слышалось тугое, раздражающее щелканье ключа, который проворачивался в скважине. Штромм подошел к девушке:

— Дай… Да это же совсем другой ключ! Вот этот — от шкафа! Что с тобой?

— Ничего… — тихо ответила та, отходя в сторону. — Не знаю. Погода, весна…

Штромм быстро взглянул на Александру, повернул в замке ключ, отворил дверцу. Художница приблизилась, бессознательно насторожившись, словно шкаф заключал в себе некую притаившуюся угрозу — вроде впавшей в зимнюю спячку гадюки.

Но ничего угрожающего она не увидела. На полках стояли картонные коробки с наклеенными этикетками, исписанными мелким аккуратным почерком — буква к букве. «Обычный шкаф коллекционера-барахольщика, — думала она, следя за тем, как Штромм проводит пальцем по этикеткам, вчитываясь в надписи. — Не сейф. Никакой сигнализации. Эту дверцу любой мальчишка сломает гвоздодером. Даже я сломаю. А четки, если верить Штромму, стоят огромных денег?»

— Вот!

Штромм расшатал одну из коробок в верхнем ряду, рывком достал ее, перенес на стол и снял крышку. Коробку он подвинул так, чтобы свет лампы падал прямо вовнутрь.

— Идите сюда, взгляните! — пригласил он Александру.

Художница подошла и вытянула шею, все еще держась настороже. Ольга осталась стоять в стороне. Она тоже не сводила напряженного взгляда с коробки, с того самого момента, как та была извлечена из шкафа.

На дне коробки обнаружился небольшой мешочек из белого хлопка. Штромм благоговейно извлек мешочек и взвесил его на ладони:

— Каждый раз волнуюсь, когда прикасаюсь к этому чуду… Александра, вас ждет удивительная встреча с оттоманским фатураном!

Он потянул завязку, раскрыл мешочек и осторожно вытряхнул в другую ладонь его содержимое. Кончиками пальцев взял четки за одну бусину и поднес их к лампе, так что они оказались просвеченными насквозь. На лице коллекционера застыло выражение религиозного экстаза. Резкие черты смягчились, сверлящие глаза заволокла водянистая мечтательная дымка.

— Вот, — выдохнул Штромм. — Полюбуйтесь… Потом вы сможете рассказывать, что видели оттоманский фатуран.

Александра смотрела на четки, стремясь запомнить каждую мелочь, как всегда, когда сталкивалась с незнакомым объектом в своей сфере деятельности. С первого взгляда изделие не поражало ни дороговизной материала, ни красотой исполнения, но привлекало своей безусловной необычностью. Массивные, размером со средний грецкий орех, бусины были нанизаны на черный шнурок, каждую бусину отделял от другой узелок. Такая низка «через узелок» была характерна для многих старых изделий — если четки или ожерелье случалось разорвать, бусины не рассыпались. Четки имели в длину по окружности не более пятидесяти сантиметров, как определила на глаз Александра. Их центром являлась более крупная бусина, которая закреплялась шелковой кистью, изрядно засаленной и неприглядной. Кисть, несомненно, была аутентичная, ровесница самих четок. Штромм держал четки прямо напротив лампы, так что Александра могла оценить их глубокий красновато-коричневый тон, в самом деле очень оригинальный и красивый. Это был тот самый глубокий теплый цвет глинтвейна, красного чая и гречишного меда, осенних листьев и кленовой патоки.

— Это сделал большой мастер, — тихо произнес Штромм. Его влюбленный взгляд, устремленный на четки, был нежен и почти робок. — Имя его неизвестно, конечно. Настоящие четки-komboloi, Александра, сделаны в Турции, в начале двадцатого века. Подлинным оттоманским фатураном можно называть только те четки, которые производились там до конца сороковых годов.

— Вы позволите? — тихо произнесла художница, протягивая руку. Ей показалось, что Штромм испытал секундное замешательство. Впрочем, он тут же подал ей четки:

— Конечно, возьмите, подержите. Ощутите их. Это незабываемое мистическое переживание, без преувеличений могу сказать. Знаете, я завидую религиозным людям, они обладают тем, что мне недоступно, — верой. Должно быть, это прекрасно — просто верить, не торгуясь со здравым смыслом, с действительностью… Верующие люди не боятся смерти, вы замечали это? Я не таков. Но когда я держу эти четки, то как будто верю во что-то…

Штромм говорил словно сам с собой, безотчетно улыбаясь и не сводя взгляда с объекта своего обожания. Александра осторожно взвесила четки в ладонях, подняла, взглянула на просвет. Вблизи обнаружилось, что каждая бусина была покрыта резьбой. Довольно примитивный геометрический рисунок, несколько сходящихся к центру борозд, повторялся из раза в раз.

— Резьба имитирует спинку сверчка, — улыбнулся Штромм, заметив, что Александра разглядывает самую крупную бусину, украшенную кистью. — Сверчок не только на Востоке, но и у славян считался проводником в мистический ночной мир. Он осуществлял связь с душами предков, с родовыми оберегами, с джиннами в этом случае. Это не всегда безопасная связь, кстати. Впрочем, считается, что благочестивому человеку ни один дух не может принести зла, так как на то не будет высшего соизволения. Ну, не будем углубляться в эти материи, мы ведь всего лишь собиратели и торговцы!

Он настойчиво протянул руку, и Александра вернула четки. У нее осталось кратковременное ощущение, что ладонь после соприкосновения с бусинами словно смазана маслом — такими гладкими и тяжелыми они оказались. Штромм принял четки в сложенные лодочкой ладони осторожно, словно живого птенца. Он опустился в кресло, отодвинув его от стола ногой, и, не сводя глаз с четок, заговорил: