Клеопатра - [54]

Почтительное отношение к тем, кто лишил себя жизни во имя любви, просуществовало достаточно долго. В популярной биографии Клеопатры уже в XIX веке американский автор Джон Ллойд вопрошает: «И что касается её, этой эгоистичной чаровницы, наделённой талантом и красотой, что делает она, видя, что её возлюбленный умирает — умирает ради неё? Следует ли она его примеру? Нет, это не для неё. Разве самовлюблённая женщина может покончить с собой из-за любви?» В предисловии Р. X. Кейза к трагедиям Шекспира, выпущенным в 1906 году издательством «Арден» и до сих пор пользующимся спросом у британских студентов и прочей читающей публики, нежелание Клеопатры пережить Антония однозначно приравнивается к добродетели. Стереотип женщины, которая не способна пережить смерть любимого, и по нынешний день остаётся популярным. Женщина лишает себя жизни или просто умирает от горя, она не может продолжать жить счастливой и полной жизнью в одиночестве или в обществе другого мужчины. Распространённость этого стереотипа создаёт иллюзию нормальности такого отношения к жизни. Сравним такое восприятие истории Клеопатры с некоторым феноменом, на первый взгляд весьма чуждым западной культуре, а именно — с индийским обычаем самосожжения вдов на могиле мужа. Он был официально отменен британскими властями в 1829 году, но продолжал практиковаться и в XIX веке.

Обычай этот на урду и хинди называется «сати», что буквально означает «добрая и верная жена». Этимологически происходит от корня «сат», который значит просто «хороший». Для ортодоксального индуиста, так же как и для Чосера, добродетельной может считаться только женщина, которая подчиняет жизнь интересам мужа и добровольно уходит из жизни вместе с ним.

Британская администрация в XVII и XIX веках была шокирована «сати» — диким и варварским обычаем, который показывал полное пренебрежение к священности человеческой жизни. Англичане в Индии списывали это на особенности восточного мышления. Однако европейцы Античности и Средневековья были прекрасно знакомы с подобным обычаем и одобряли его от всего сердца. В I веке до н. э. Проперций сетует на независимость римских дев и молит о том, чтобы в Риме также вошёл в моду обычай восточных жён всходить на погребальный костёр. Он описывает, как жёны ссорятся и спорят, желая последовать за господином, и стыдятся, если им не позволяют сгореть вместе с ним. Конечно, Проперций говорит всё это с немалой долей насмешки и иронии. Однако св. Иероним четыре века спустя повторяет всё то же безо всякого намёка на ироничность.

«Это является законом для них [в Индии], что самая возлюбленная жена всходит на погребальный костёр. Жёны соревнуются между собой, чтобы добиться любви господина, и наибольшей честью и доказательством добродетельности считается быть избранной для погребения вместе с мужем. И та, что выигрывает, переодевается и надевает украшения, чтобы возлечь рядом с умершим супругом, обнимая и целуя его, пока языки пламени не поглотят их».

Образ, описанный св. Иеронимом, имеет аналогии и в литературе о Клеопатре. В пьесе Гарнье Клеопатра призывает окружающих её женщин плакать вместе с ней, так как у неё самой перехватывает горло от сердечного жара. Пока женщины рыдают вокруг, бия себя в грудь, она ложится рядом с телом Антония и, обнимая мёртвого, осыпает его тысячью поцелуев, пока её душа не освобождается и не воспаряет. Экстаз самоотверженной и пламенной любви приводит к смерти спонтанно — она сгорает в огне страсти.

Гарнье — отнюдь не единственный, кто приписывал Клеопатре преображение в момент смерти. Его описание не похоже на другие только в одном — он подчёркивает страстность и эротический оттенок самопожертвования Клеопатры. Она умирает в объятиях Антония от любви к нему, и затем её сжигают с ним вместе на погребальном костре. Именно так Клеопатра доказывает истинность своей любви и сохраняет добродетель — совсем как это принято у индийских вдов.

Способ доказательства любви настолько чудовищен, что вряд ли кто по доброй воле стремился к подобному концу, разве что их к этому не принуждали. Исламский учёный Аль Бируни замечает, что хотя формально «сати» — дело добровольное, на самом деле выбора не было, поскольку вдовы не имели никаких прав после смерти мужа. Реформатор XIX века раджа Рам Мохан Рой приводит сообщения о женщинах, насильственно принуждаемых к самосожжению, которых «связывали верёвками, укреплёнными зелёными побегами бамбука, чтобы удержать их, пока они не умирали в пламени». Сейчас все признают, что положение индийских вдов было (а в некоторых консервативных кругах остаётся и по сей день) столь ужасно, а давление общественного мнения, принуждавшее вдову совершить «сати», столь нестерпимо, что, конечно, женщины, всходившие на погребальный костёр или (в более позднее время) обливавшие себя парафином и заживо сжигавшие себя дома, ни в коей мере не поступали добровольно. У них просто не было выбора. Для множества западных непредубеждённых наблюдателей это — очевидный факт. Определив свою позицию к «сати», полезно теперь вернуться к западной культуре и литературе и столь же беспристрастно рассмотреть, в чём пересекаются идеи культа тех, кто лишил себя жизни во имя любви, с этой ужасной «варварской» практикой.