Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня - [3]

Шрифт
Интервал

Вскоре на Садово-Куликовскую пришло письмо от Петровского, Председателя ВЦИК Украины (надо заметить, что Харьков был украинской столицей до 1934 года), с предложением вновь возглавить драматический театр. Николай Николаевич без колебаний согласился, оговорив себе право самому решать вопросы репертуара.

Так он снова оказался в своем любимом театре. И снова на короткое время.


— Вы к кому, барышни? — спросил пожилой смотритель, внимательно оглядывая юных особ.

— Мы к Синельникову… Николаю Николаевичу…

— Нам непременно нужно, — добавила Клава.

Дежурный удалился, а Клава подумала: «Все пропало. Его или нет, или он занят».

— Николай Николаевич ждет вас. Он на сцене. Вам показать дорогу?

— Спасибо, мы знаем, — храбро соврала Миля и вошла в дверь так, словно она это делала тысячу раз. Клава устремилась за своей подругой.

Они долго плутали, прежде чем попали за кулисы. Клава вдыхала незнакомые запахи пыли, пудры, старых костюмов и мебели и еще чего-то совершенно незнакомого, и сердце ее радостно трепетало в ожидании чего-то чудесного и неведомого.

Они выскочили на полутемную сцену, и получилось это шумно и неуклюже. У края рампы на стуле спиной к темному залу сидел тот, чей портрет девушки много раз видели в фойе театра. Красивая седая голова, загорелое лицо, в руках толстая трость, на которую он опирался. И много стульев, стоящих в ряд. Уже позднее Клавдия поняла, зачем так много стульев на сцене во время репетиций. У Синельникова болели ноги, и он, передвигаясь по сцене, садился на тот или иной стул. Он не мог стоять долго на одном месте.

Когда они с шумом выскочили на сцену, артисты как по команде повернулись к ним. Повисла пауза. Синельников смотрел на девушек неприязненно.

— Между прочим, здесь репетиция, — сказал кто-то из актеров.

Девушки попятились.

— Вам непременно нужно увидеться со мной? — тихо спросил Николай Николаевич. Актеры рассмеялись, задвигались, и Клава почувствовала, что стало легко и свободно. — Слушаю вас.

Миля приросла к полу и потеряла дар речи. Ее запал был израсходован еще на подступах к храму искусств.

— Мы хотели бы поступить к вам в артисты! — громко сказала Клава и внутренне ужаснулась: столько времени она мечтала, как придет сюда, столько раз репетировала перед зеркалом поклоны и разные фразы, и вот на тебе! — ляпнула такую нахальную глупость.

— А что вы умеете? — любезно спросил маэстро.

— Все! — выпалила Клава. Артисты рассмеялись. Клава вздохнула полной грудью и улыбнулась: — Могу петь, танцевать, могу декламировать.

— Ну что ж, спойте нам, голубушка… Кстати, как вас зовут?

— Клава. Клавдия Ивановна Шульженко.

— Что будете исполнять, любезная Клавдия Ивановна?

— «Распрягайте, хлопцы, коней».

— Прекрасно. Дуня, помогите Клавдии Ивановне распрягать коней, вместе с хлопцами.

Клава уставилась на пожилую актрису, полагая, что это и есть Дуня. Но та и не думала идти к роялю.

За инструментом уже сидел молодой человек с красивым ртом и начинающейся лысиной. Клава опасливо приблизилась к роялю. Дуня смотрел на нее весело и ласково. «Какие они все милые», — подумала Клава и запела легко, свободно и вдруг представила, что в зале публика, соседи, друзья, и самый главный человек сидит, опершись на толстую резную трость, оглаживает густые седые усы и смотрит на нее с интересом. А этот молодой «лысик» со странным именем «Дуня» так хорошо ведет мелодию, как будто он играл с Клавой тысячу лет, а артисты поглядывают то на нее, то на мэтра, пытаясь угадать его реакцию.

Но вот закончилась песня. Воцарилось молчание. Все смотрели на Синельникова.

— А еще что знаете? — спросил наконец Николай Николаевич.

— «Шелковый шнурок». — Клава считала, что этот романс у нее получается лучше всего остального. Когда они устраивали на своей Москалевке домашние концерты во дворе, «Шелковый шнурок» бисировали 3–4 раза.

— Ну… «Шнурок» так «Шнурок», — милостиво согласился Синельников.

Из всех жестоких романсов «Шелковый шнурок» был самым жестоким. Через несколько месяцев Клава поняла, как наивно, если не сказать больше, выглядела она, когда пела, закатывая глаза и заламывая руки, о том, что она, девушка неполных семнадцати лет, изменила своему возлюбленному и тот, не выдержав этих испытаний, повесился на подаренном ею шелковом шнурке. Синельникова особенно «восхитили» две строчки романса:

Разве в том была моя вина,
Что от страсти стала я пьяна?

Вот как об этом вспоминает Клавдия Шульженко в середине семидесятых: «Не скрою, тогда мне все это очень нравилось. Нравилось, что песня была похожа на спектакль, что я могла предстать в ней совсем другим человеком. В романсе этом по молодости лет видела я настоящую трагедию и свято верила в подлинность ситуации, в подлинность чувств моей героини…»

Потом она спела русскую песню «По старой калужской дороге». Потом «Эти платочки», песню, которая была популярной во времена первой мировой войны. Ее исполняла в те времена модная одесская певица Иза Кремер.

— М-да… репертуар… — сказал Синельников. — Подойдите ко мне. Сколько вам лет?

— Семнадцать… Будет через десять дней.

— Завтра у нас репетиция «Периколы». Знаете эту вещицу?


Рекомендуем почитать
Разлад и разрыв

Главы из книги воспоминаний. Опубликовано в журнале «Нева» 2011, №9.


Градостроители

"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.


С гитарой по жизни

Автобиографическое издание «С гитарой по жизни» повествует об одном из тех, кого сейчас называют «детьми войны». Им пришлось жить как раз в то время, о котором кто-то сказал: «Не дай Бог жить в эпоху перемен». Людям этого поколения судьба послала и отечественную войну, и «окончательно построенный социализм», а затем его крушение вместе со страной, которая вела к «светлому будущему». Несмотря на все испытания, автор сохранил любовь к музыке и свое страстное увлечение классической гитарой.


Старорежимный чиновник. Из личных воспоминаний от школы до эмиграции. 1874-1920 гг.

Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.


Москва и Волга

Сборник воспоминаний детей с Поволжья, курсантов-рабочих и красноармейцев, переживших голод 1921–1922 годов.


На переломе

В книге академика В. А. Казначеева, проработавшего четверть века бок о бок с М. С. Горбачёвым, анализируются причины и последствия разложения ряда руководителей нашей страны.


Мэри Пикфорд

Историю мирового кинематографа невозможно представить себе без имени Мэри Пикфорд. В начале XX века эта американская актриса — уроженка канадского города Торонто — пользовалась феноменальной популярностью и была известна практически во всех уголках земного шара. Книга А. Уитфилд рассказывает о ее судьбе и месте в киноискусстве, взлетах и падениях ее творческой карьеры.


Жорж Санд

Книга признанного мастера беллетризированной биографии Андре Моруа рассказывает о жизни и творчестве удивительной женщины и талантливой писательницы Авроры Дюпен, прославившейся под именем Жорж Санд. Ее многочисленные произведения отличали идеи освобождения личности и гуманизма, глубокий психологизм. Жизнь и судьба Жорж Санд неразрывно связаны с судьбами ее знаменитых современников — деятелей искусства, литераторов, политиков.


Моя жизнь

Она была дочерью плотника из Киева — и премьер-министром. Она была непримиримой, даже фанатичной и — при этом — очень человечной, по-старомодному доброй и внимательной. Она закупала оружие и хорошо разбиралась в нем — и сажала деревья в пустыне. Создавая и защищая маленькое государство для своего народа, она многое изменила к лучшему во всем мире. Она стала легендой нашего века, а может и не только нашего. Ее звали Голда Меир. Голда — в переводе — золотая, Меир — озаряющая.


Дочь адмирала

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.