Клавдий. Нежданный император - [30]
Брак не был необходим и для законного отцовства. В высших классах широко практиковалось усыновление, которое зачастую предпочитали кровному родству. Только если свое имущество хотели передать биологическим потомкам, имело смысл вступить в брак. В то время родственные струны не задевали или же эти струны издавали иное звучание. Глава семьи предпочитал передать свое имущество человеку, который казался ему достойным наследником, а не своим потомкам. Отцовство по выбору превалировало над биологическим; если оба совпадали — тем лучше, в ином случае отец не колеблясь отрекался от недостойного сына в пользу приемного или другого родственника. Август без всяких душевных терзаний избавился от дочери, внучки, правнука Постума и усыновил Тиберия, не состоявшего с ним в кровном родстве, чтобы передать ему свое главное достояние — власть. Скажем попутно, что такое представление о семье определяло, как кажется, низкую рождаемость в высших классах римского общества. Зачем жениться и рожать детей, если общественный менталитет не дает преимуществ кровному потомству?
Разумеется, и развод был столь же легким и обычным делом. Сегодня мы вступаем в брак перед одним представителем государства (мэром) и разводимся перед другим (судьей). Ничего похожего не было в Риме, где брак, как и развод, был поступком частного характера, в который государство не вмешивалось. Каждый мог прогнать супруга совершенно свободно; похоже, не существовало даже установленных форм, которые надо было соблюдать, чтобы развод не был признан недействительным[14], а Цицерон (эта деталь представляет для нас особый интерес) даже задавался вопросом: не является ли сам факт повторного брака разрывом действующего союза?
Теперь нам проще понять «повторный брак» Мессалины и удивление Тацита. Заметьте, что наш автор не задается вопросом о юридической силе этой церемонии, его не волнует, могла ли Мессалина или не могла развестись с Клавдием таким образом. То есть он полагает, что она имела на это право. Ему лишь невдомек, почему главные действующие лица вообразили, что их союз останется тайным, и как это они не учли опасности, которой себя подвергали. Но есть еще одна, куда более удивительная вещь: что выгадывала Мессалина, уйдя от Клавдия? Допустим, что ее брак с Силием законен, то есть она разведена с Клавдием. Значит, Мессалина больше не императрица и не станет ею, поскольку не согласилась на переворот, который привел бы к власти ее нового мужа. И вот тут уже ничего не понятно. До сих пор линия ее поведения была простой и логичной: удержаться у власти, чтобы передать ее сыну Британнику. Уйти значило уступить свое место другой и ее сыну, следствием чего, как мы знаем, было бы неминуемое физическое устранение Британника и самой Мессалины. Иное поведение — союз с Силием без убийства Клавдия — было, таким образом, противоречивым, непоследовательным и вообще самоубийственным. Она прекрасно знала, что, например, тихоня Агриппина стала бы опасной претенденткой на ее место. Кстати, кое-какие тревожные признаки уже появились. Незадолго до этого, в 48 году, были устроены столетние игры и троянское представление. Это было что-то вроде рыцарского турнира, на котором отпрыски знатных родов состязались в верховой езде. В них участвовали Нерон и Британник, но народ благосклоннее отнесся к Нерону, что было воспринято как предсказание. А потом по улицам понеслась молва, будто в колыбели Нерона охраняли драконы, — чистой воды сказки. Нет, это решительно был неподходящий момент для ухода!
Как же это понимать? Первый вариант: Мессалина потеряла голову от любви к Силию. «Истинный случай безумной любви», как считает Поль Вейн. Возможно. Но Мессалине вовсе незачем было выходить замуж, чтобы утолить свою страсть. Безграничная терпимость, характеризовавшая ее брак с Клавдием, предоставляла ей полную свободу при условии, что у ее романов не будет политических последствий. Тогда почему? Потому что «общественные институты, — объясняет Поль Вейн, — титулы, громкие звания супруги и мужа уходят корнями в архаику, даже регресс, когда слова, символы и титулы подменяли собой реальность: “быть” мужем, отцом, называться этим именем значило гораздо больше, чем пользоваться его выгодами, вот почему люди продолжали вступать в брак без всякой пользы. <…> Однако человечество не обречено на архаику навечно, в успокоение консервативным умам: широкое распространение сожительства среди городского населения доказывает, что архаизмы сдавали позиции в Риме, как и в нашей стране». Вообще-то мы не уверены, что брак более архаичен, чем сожительство или иной тип сексуальной связи. Нам кажется, что общественные институты, например брак, отвечают потребностям момента и меняются вместе с ними. Просто законы и обычаи всегда откликаются на эти перемены с опозданием, что порой и покрывает их налетом старины, который называют «архаикой». Но из этого следует, что сама архаика непостоянна: налетом покрывается всё, что не движется. Можем поспорить, что изобретатели брака находили архаичной ситуацию, которая ему предшествовала.
